Есть у меня собАчушка - умная, хитрая, ласковая, охочая до дармовых вкусняшек и хозяйских перин. Ротвейлер называется. Прежние хозяева нарекли его Шоном, в честь Шона Коннери, вероятно, а мы зовем его просто - Шоня.
Службу свою Шонька знает четко - фыркать и рычать, когда кто-то стоит под дверью или под балконом, ворчать, когда ему чешут пузо или зад, валяться на постели или тырить еду, когда никого нет дома. Что восхищает - этот негодяй додумался придвигать табурет к открытым полкам, на которых хранятся всякие там конфеты-печенья, залезать на него и, опираясь передними лапами на полку, доставать зубами вожделенные сладости.
Впрочем, иногда он занимается и открытым рэкетом, с интересом заглядывая в рот гостям, пришедшим к нам домой в первый раз. Сколько бутербродов было выманено вздохами и ворчанием, сколько котлет выпрошено честным, преданным взглядом и протянутой лапой!
А однажды этот мохнатый страстотерпец решил показать нам мать Кузьмы.
Поехали мы с мужем с ночевкой за город - в пески и сосны. И собакина с собой взяли. Вышли на бережок, разложили бутерброды, разлили по рюмкам коньяк. Чайки орут в предзакатном небе, ветерок приятно овевает. Хорошо, еть-медь! Выпили. Угостили бутером пса, сами пожевали. Снова налили. Животина тут как тут. Дали ему еще. Съел, облизнулся довольно, опять попрошайничает, лезет внаглую в пакет со снедью. Отогнали, прочитали лекцию о чревоугодии, показали фигу. Отошел, улегся в ногах - взгляд печальный, уши насторожены. Хлопнули коньяку, потянулись к пакету. В воздухе разлился манящий аромат копченой колбасы.
Шон встал. Шон вытянул вперед морду. Шон облизнулся и издал печальное: "АААУЙ". Вероятно на языке ротвейлеров это означает всем известное "же не манш па сис жур", но мы понимать сей пассаж решительно отказались. Изгнанный красноречивым театральным жестом, собакин уселся неподалеку и, глядя в глаза, принялся есть песок. Смотрит - и ест.
Мы ему - пфуй! пфуй! окстись, мерзавец! Ан нет. Уминает за обе щеки и даже не морщится. Встали, отругали, отпинали. Перестал.
А на утро собаке плохо. Ни ест, ни пьет, по своим собачьим нуждам не ходит. Шевелится еле-еле, пошатывясь, глаза дурные, мутные. А на улице жара. Получить обезвоживание в такой ситуации - как раз плюнуть. Звоним в ветеринарку - что делать? Залейте в него, отвечают, растительного масла. А не поможет - везите к нам. Только мы сегодня до обеда работаем, можете не успеть.
Вот тебе и кузькина мать.

- Ха, - говорю. - Как это - залейте? Он воду-то не пьет.
- Клизму надо ставить, - говорит муж. - Только клизмы в аптечке нет. Надо из чего-то сделать.
- Точно! Возьмем бутылку из-под минералки... Но ты представляешь, сколько туда масла нужно влить, чтобы механизм заработал?...
Муж задумался, вероятно подсчитывая, сколько бутылок масла войдет в одну упитанную собаку. Что-то у него там не сошлось, потому как от идеи с клизмой он тут же отказался. А собака страдает, увалился в траву чутьживовичем, даже голову не поднимает на зов.
- Открывай ему пасть, - говорит муж, - а я вливать стану.
Хе-хе. Вы пробовали когда-нибудь открывать пасть взрослому, в расцвете сил, ротвейлеру? Вот-вот. Вероятно со стороны мы смотрелись как скульптурная группа "Самсон, раздирающий пасть льва" - потому как чувствовала я в себе что-то самсонистое в тот момент. Но масло мы в пса все-таки залили. Часть, конечно, вылилось на нас, но эффект был достигнут - к вечеру Шоньке полегчало. Взбодрился, повеселел, начал с интересом посматривать на пакеты с едой. Но еды ему не перепало, ибо мать Кузьмы все еще витала поблизости печальной тенью.