inki
Сообщения : 956
Дата регистрации : 2010-01-05
 | | Тема: И ночь его шагов...«Земляничная поляна»Ингмара Бергмана Чт Янв 07, 2010 4:36 am | |
| Ретро… Жизнь…это Шахматы со смертью, кино в спортзале и хобби. А еще – движок на шкале вечных ценностей, небесных и земных, найденных людьми и твоих лично, маленьких и смешных, вечных и сиюминутных. Неожиданно доброе, чужое, слово или помощь. Горящая поездка на пикник в туман лета, в молочный лес, где горбатое солнце рассвета греет как любимые руки. Со временем, вечные и личные ценности могут пересечься, поменяться местами, изменить тебе с другими. Но их настоящая калибровка происходит только в одиночестве. Без скидок на тишину и помех волны тихого сошествия в себя тонкой змейкой рефлексии сквозь осадочные эмоции из глаз. Когда только выпустили в мир, не научив главному : самое сладкое – самое горькое, на собственном плоту живой реки преобразования в цельность – из первых опытов сильных потрясений от радости до неприязни, оторванной корочки запекшейся крови на ушибе, расставания и обреченного неприятия как будто друзей, тогда Анна Каренина – принималась образом, для которого писалось и живет торжество понимающих симпатий и сострадания и автора, и читателя. Через десять лет её место займет Каренин…и то же чувство. Как ребенка , боящегося темноты – оставили одного в холодной комнате. Ребенок-человек. Комната-космос. Холод-одиночество. - Спойлер:
Сегодня они оба: и Анна и Каренин, и Моцарт и Сальери..и субъект и объект похожего и близкого сочувствия –дети молчания богов.
Их тишина тоже наш выбор…За нас..
Фильм «Земляничная поляна» (швед. Smultronstället 1957) — художественный фильм шведского режиссёра Ингмара Бергмана – считается ранним, но одним из самых знаковых, где уже сформировавшийся мастер кино, в глубинном теософском и интеллектуальном ключе исследует на примере обычной человеческой жизни самые сложные грани бытия . Вопросы о боге и о людях, о жизни и смерти, о семье и любви, одиночестве и отзывчивости…
78-летний профессор Исаак Борг из Стокгольма вспоминает и пересматривает разочарования своей долгой жизни. Вместе с женой сына он едет на машине на вручение почетной докторской степени, посещая по пути места, где был молод, встречая разных людей и старых знакомых, вспоминая сны и былое.
Фильм отраженный и сюжетный – черно-белая кинолента, не по пленке, а по сути ретроспективы, где почти все явления и даже герои – порождение зеркального эффекта и двухсторонней разделенности на равновеликие и похожие , хотя и противоречивые части. Личный антимир и обобществленный мир.
Современную жизнь, с ее скоростями и технологиями, проще и вернее соотнести не с игрой и театром, а именно с кино…
Массу параллелей этой гиперметафоры можно отбить, сопоставив то, как мы живем. 25 кадр подсознания, который мощнее 24 предыдущих и осознанных ,делает человека настолько неустойчивой жизненной конструкцией на Земле, что при поиске самого нежизнеспособного кандидата , наверное бы независимые эксперты номинировали именно род человеческий. Поэтому, шестимиллиардная численность – скорее всего вопрос риторический и существует ради сохранения вида, а не глобальный из области расширения Вселенной.
Мы управляемся своим изнутри, редко понимая это, еще реже имея некоторые бразды правления. И если задуматься, то – зависящее от нас, намного меньше тех надежд, которые мы испытываем в эйфории своей свободы. Ты никогда не свяжешь свое одиночество с одним единственным резким замечанием, породившем глубокое детское горе, и ставшее триггером твоей судьбы.
В одном из снов, главному герою снится, как его судят за равнодушие и эгоизм, озвученный приговор, вообщем-то, изначален здесь на Земле, но он не так суров, пока его не осознаешь.
— А каково будет моё наказание?
— Как у всех, наверное…
— У всех?!
— Ну, да, у всех – одиночество.
— Одиночество.
— Вот именно, одиночество.
— И никакого снисхождения?
— Не спрашивайте меня. Об этом судить не мне.
Наказание одиночеством начинается в детстве, в семейно-бытовом укладе, который на поводу стереотипа всеобщих ценностей с приговоркой – чтобы не хуже чем у людей – держит равнение, как правило, на гармоничное устройство быта с остаточным принципом - для души. Это как прочитать или рассказать ребенку сказку или включить ему диск с мультфильмом. Такой уклад выстроен именно по дихотомическому ранжиру – черное-белое. Ты или на щите или под щитом. Ну а если у тебя вообще нет щита, то и тебя вроде бы как и нет тоже.
Для детсткого эйдейтического восприятия такая материальная возня всегда будет болезненна, в какие бы благие намерения она не рядилась. Такова и семейная идиллия у профессора , который вспоминает один из своих дней. Там глухого поздравляют песней, любимая девушка уходит к родному брату.
Основной битвенный рубеж творческих натур, глубоко и тонко чувствующих мир – непримиримость духовных устремлений и бытового диктата. Бергман рисует семью, которая в своей пристойности не является ни гарантией стабильности и семейного теплого очага, ни даже сюжетом для того пресловутого стакана воды в старости.
В сцене встречи 78 летнего профессора с его 96 летней матерью, где они уже как будто и сравнялись по рубежу возраста, сквозит такой холодный ветерок формальности и равнодушия, что фраза о том, что его мать все время мерзнет , особенно в районе живота – в теплой комнате с горящим камином, очень говорящая метафора о том как ценности о6есцениваются там, где нет сочувствия и понимания.
Одинокая старость и десять рожденных детей…и воспоминания и даже жалобы на то, что никто не навещает – очень похожи на старую куклу из картонной коробки, которую она сохранила. Это фетиш, но не семья. Это холод. И только в случае проблем и необходимости помощи, ее одиночество иногда разбавляется визитами. Но она уже так равнодушна, что, кажется, даже это не приносит ей боли. Это включенное равнодушие, потому что если вовлечено переживать такое следствие, то возраст 96, наверное ,почти чудо. Спасение равнодушием.
Если тьма – отсутствие света.
Одиночество – это желание общения, которое не можешь реализовать. Именно желание . Или ожидание. Потому что осознанный уход может стать и неповторимо счастливым, достаточно вспомнить дзен или традиции аскетизма. Но только появление желание вовлеченности и разделенности твоего «я» приносит на крыльях тень одиночества. Большого и болезненного, рефлексирующего компенсаторно и очень ранящего, по принципу – клин клином, смещением доминанты боли это желание убрать.
Уровень общения может быть самым разным, от творческого до привязанности, а значит и одиночество у каждого свое.
Излюбленный прием Бергмана в этом фильме – ретроспективная метафоричность снов. Почти все они берут начало с той почти начальной сцены, где его несостоявшаяся невеста собирает дикую землянику. В этих же снах непременным атрибутом является зеркало, как две грани и самого человека, и любого обозначенного им явления . Маленькое ручное зеркальце, в котором реальность обреченного и оправданного эгоизма еще раз сурово и дотошно напоминает автору о холоде молчания богов и заброшенности людей на задворки космоса, где только природа – как мать и материя – и есть все вопросы, и все ответы. Но искать их придётся самим. Никто не сбросит скрижалей. Каждый напишет свои.
«— Ты смотрел на себя в зеркало, Исаак? Нет? Взгляни, что оно тебе покажет? Ты беспокойный старик, одной ногой в могиле, а у меня вся жизнь впереди! Тебе тяжело это слышать?
— Нет, не тяжело.
— Нет, тебе тяжело, потому что ты не можешь вынести правды. Правда в том, что я слишком долго ждала, что ты все поймёшь. Ожидание делает человека жестоким, даже против его воли.
— Я понимаю.
— Нет, ты не понимаешь. Мы говорим на разных языках. Взгляни ещё раз в зеркало. Нет, не отворачивайся!
— Я не отворачиваюсь.
— Послушай, что я скажу. Я собираюсь замуж за твоего брата Зигфрида. Нам нравится играть с ним в любовь. Смотри, что с твоим лицом. Постарайся улыбнуться. Постарайся. Вот так. Молодец.
— Мне больно.
— Ты ведь у нас профессор. Кому, как не тебе знать, как победить боль, но ты не знаешь. Ты так много учился, а в итоге, всем твоим знаниям грош цена.»
Поляна с земляникой – доминирующий аккорд и образ, где происходит не столько сюжетная, сколько конфликтная завязка линий и тем, вокруг которых впоследствии будет вращаться главный герой и его спутники.
Путь, который выбрал профессор Борг – добровольное отшельничество. Именно на это с первых реплик фильма и делается акцент.
Люди, обычно разговаривая с другими людьми, занимаются только обсуждением поступков друг друга. Больнее всего нам здесь на земле делают именно люди. И как ни странно, чем ближе человек, тем сильнее боль, если она есть. Гипертрофия обратной связи. Профессор именно по этой причине и после детских и юношеских травм закрывает себя в стенах науки и работы, отказываясь от общества и привычных ему ролей.
«— А что, собственно, ты против меня имеешь?
— Ты законченный эгоист, потому что в жизни никого не слышал, кроме себя. Ты скрываешься за собственной старостью, усталостью от жизни, но на самом деле, ты просто эгоист. Возможно, другие видят в тебе филантропа, но тебе не одурачить тех, кто знает тебя близко…
Только не втягивай меня в ваши семейные дрязги. Мне нет до этого дела. У все свои проблемы…
— Я так говорил?
— И даже больше…
— Бог ты мой!
— Передаю дословно: душевные страдания человека меня не касаются, так что не ищи у меня сочувствия. Если тебе нужна психологическая мастурбация, поплачь в подушку или сходи к священнику, что практически то же самое.
— Неужели я так говорил?
— У тебя очень жестокие взгляды на жизнь. Я бы не хотела быть от тебя зависимой.»
Но незаметно отгороженность приводит его на берег равнодушия и внутреннего холода, от которого он так пострадал в свое время, будучи ребенком. И его собственный сын тоже повторит этот путь.
Человечество…
Вид приматов, где искусство создания и врачевания боли достигло грани совершенства. Ни одна стихия, форс-мажор или объективная неурядица, не способны извести человека на саднящей ранимости его эга и самолюбия, как только во время отношений внутри вида.
И чем тоньше натура, и больше площадь оголенного восприятия мира вокруг, тем меньше гарантии , что ожог, полученный в раннем возрасте станет последним . Что грубое устройство быта и аморальные ценности материи не заставят нарастить панцирь от боли.
Но как только он появляется, приходит и внутренний холод и начинает плестись другая причинно-следственная цепочка, если рядом еще кто-то остался, живой, ему обязательно захочется тепла. И не найдя его дома, он будет искать его в другом месте. Так случилось и с женой профессора.
Защита бумерангом ударила опять, как тогда в юности, когда к брату ушла невеста.
«Я знаю, что он мне скажет: "Бедняжка, как мне тебя жаль". Будто он господь бог… А я заплачу и скажу: как ты можешь меня жалеть? И тогда он скажет: я всем сердцем сочувствую тебе… Тогда я заплачу ещё больше и спрошу, может ли он простить меня. Тогда он скажет: ты не должна просить у меня прощения, мне нечего прощать тебе. Но все это ложь. На самом деле ему все равно… Потом он вдруг станет нежным, я заору на него, что он выжил из ума, что от его ложного великодушия тошнит. Он скажет, что мне надо выпить успокоительное и что он все прекрасно понимает. Я скажу, что все это из-за него. Я такая, как я есть тоже из-за него. Он сделает печальное лицо и скажет, что это его вина»
Великодушие становится маской равнодушия. Как трагедия фарсом, повторенная дважды.
Но получается непорочный замкнутый круг – никто не виноват. Это другое. Космическое одиночество. Трансценденция….и дело рук самих умирающих. И только в этом спасение.
Просто мы играем роли, а космос холоден как снег в феврале, когда мы сами равнодушны, но если научиться беречь не себя, а друг друга, тепло удваивается.
В фантасмагорических снах героя , в бытовых ситуациях, в небольших эпизодах кардинальный решаемый вопрос , черно-белого тиснения – семья – зло или благо. И когда она может изменить свой путь. В фильме есть потрясающий по правде и глубине диалог, между сыном и невесткой, Марианной и Эвальдом. Это кульминация размышлений о нас здесь ., звучит он на щемящей и болезненной ноте детства, возможного и проявленного в желании разбить лед одиночеств.
— О чем ты хотела поговорить?
— О чем-то, что тебе будет неприятно.
— Ты себе нашла кого-нибудь другого?
— Не будь ребёнком.
— Ребёнком. В каком смысле? Ты говоришь загробным голосом, что должна мне что-то сказать, а потом не можешь решиться мне это произнести! Ну давай же! Сейчас самый подходящий момент для откровенности. Только не томи уже.
— Какой же ты смешной.
— Как ты думаешь, что я хочу тебе сказать? Что я кого-то убила? Я беременна.
— Ты уверена?
— Вчера пришли результаты анализов.
— Так вот в чем секрет.
— И я хочу сразу тебе сказать, что этого ребёнка я оставлю.
— Ты уже окончательно решила?
— Вот именно.
— Ты понимаешь, что тебе придётся выбирать между мной и этим ребёнком?
— Бедный Эвальд.
— Не смей меня жалеть. Жизнь нелепейшая штука. Почему ты решила, что мы должны обрекать на неё других, и они будут более счастливы?
— Это все отговорки.
— Называй это как хочешь. Я сам нежеланный ребёнок от брака, который был сущим адом. Я сын своего отца. И этим все сказано.
— Я тебя понимаю, но это не дает тебе право сложить с себя ответственность.
— У меня нет ни времени, ни малейшего желания обсуждать дальше этот вопрос.
— Ты трус!
— Да, ты права. Жизнь внушает мне полное отвращение. Я не хочу связывать себя никакими обязательствами, которые продлили бы её хотя бы на день. Ты знаешь, что я говорю серьёзно и это не истерика, как ты сначала подумала.
— Ты не прав.
— Нет не правых, не виноватых – каждый исполняет свою роль.
— И каковы эти роли?
— Ты стремишься быть живой, твоя роль преумножать жизнь вокруг.
— А твоя?
— Моя роль быть мёртвым, абсолютно мёртвым.
Он говорит, что он живой труп. И Эвальд становится таким же одиноким, холодным и мёртвым.»
Живые мёртвые. Эта сцена так глубока и чиста, при всей ее трагичности и нелицеприятности в обычном ракурсе, моё отношение к двум героям как тогда, как к Каренину и Анне..Никто не виноват…Это просто роли и тишина. Огромная, как Вселенная. И никто кроме нас самих нам самим здесь и сейчас не ...
Ролевые игры «мужчины» и «женщины» на корабле «Семья» ,казалось могут пройти Ледовитый океан чужих пустых традиций и шелеста брачных контрактов, когда любовь, а не номинал записи от руки – залог союза. Когда настоящее чувство , если и проходит по уровню проявленности со временем, но просто меняется на другой уровень – тихой и мудрой, необратимой и искренней привязанности. Где даже молчание - разговор с тем самым, без которого - холод…
Неодиночество…зеркальный коридор созвучий, взаимоотношений двух людей доверяющих друг другу, умеющих беречь и защищать не себя, а того, кто напротив и рядом. Это – осенняя соната сопричастности и вовлеченности, болью и даже радостью. Когда ты не вспоминаешь про возраст годами, забываешь о вчера и всегда, и узнаешь, что мысль материальна, по тонкой ниточке тепла при одном воспоминании о том, кто дорог. И мысли…ты не один..
Где он тот, друг, которого ищу я
При свете дня я жду,
Но он не выйдет вдруг,
И ночь его шагов
Мне не доносит стук (Марианна)
Но чувствует душа, (Андерс)
Хоть не увидеть взглядом,
Что где-то есть он рядом. (Виктор)
Он там, где мне цветы взбивают колыбель, (Профессор)
Где трогают ветра верхушки тополей.
Он воздух мой и вздох – повсюду он со мной. (Марианна)
В весеннем ветерке и в шелесте лесном…
Раделить боль другого и просто выслушать…Не формально, от души выслушать. Дуща и уши, они где-то рядом. Открыть внутри ту нарисованную дверь, проходя через которую, как через воплощение человека на земле – истончаешь неразделенное страдание и холод пустоты. И кто при этом понесет бельё в прачечную или заработает больше славы или проблем, или даже кому встречать а кому провожать – детали и мелочь быта, общего преодолимого соперника настоящему.
Для профессора Борга сюжетной зеркальной героиней стала его невестка, которая искала в его доме участия и приюта. Её роль не меньшая, а эмоционально, даже насыщенней нежели Борга. И почему-то вспомнился Юнг с теорией анимы и анимуса.И показалось, что где-то на самом глубинном и настоящем уровне , где всегда спит эгоистический и окаменевший Минотавр, Марианна – это грань той юношеской души профессора, который мечтал о совсем другой семье с любимой девушкой. Где живут стихи, робость, и почти все, что так легко спугнуть неловким движением слов. Где слова друг и любимый взаимообратимы и равнозначны.
В своей нетронутой глубине чистоты, необитаемом ни для кого острове, есть этот образ друга, он создан самим тобой, он редко находит воплощение в реальности, но ему достаточно всего нескольких похожих штрихов, и благодарное воображение дорисует картину .
Человека, больше человека, которому можно рассказать все-всё, даже самый болезненный и стыдный детский страх и взрослую неудачу, даже то, что не можешь напомнить себе. И это будет так же легко и красиво, как набрать утром лукошко дикой земляники. Лесной ягоды, отдающей свой аромат, цвет, вкус, сок любому, вместе с солнечным светом и каплей росы. Без законов и правил, без предпочтений и упреков. По первому требованию руки и движения.
Если есть такой друг, то даже пролетевший лёгким дуновением ветерка «Фауст» Гёте, которого читают по очереди по строчке все герои поездки о молчании Богов – не так страшен и холоден ощущением пустоты всего вокруг.
Даже если боги молчат. Ты согласишься с их молчанием. Потому, что оно не больше и не сильнее того …
И ночь его шагов
Мне не доносит стук
Но чувствует душа,
Хоть не увидеть взглядом,
Что где-то есть он рядом.
Он там, где мне цветы взбивают колыбель
Где трогают ветра верхушки тополей.
Он воздух мой и вздох – повсюду он со мной.
В весеннем ветерке и в шелесте лесном…
| |
|
