Сказка Часть 1,2

Если крепко зажмуриться и посидеть так немного, а потом посмотреть в н у т р и, не открывая глаз, то можно увидеть разные картины. Можно увидеть ракету, несущуюся к звездам, или странных глубоководных рыб, медленно плавающих из угла в угол, или движущиеся фигуры, похожие на птиц или человечков. А можно увидеть дом среди холмов, цветущий сад и круженье лепестков абрикосовых деревьев. А если вглядеться еще пристальнее, дом приблизится и можно будет заглянуть в него…

Альхошка сидела на полу возле холодильника и плакала. Слезы градом катились по ее чумазому личику и капали в ржавую железную каску: кап! дзинь! кап! дзинь!
Толстая Лун подошла к шмыгающей носом Альхошке и, пыхтя, наклонилась к ней, стараясь заглянуть в глаза.
- Ты чего ревешь-то?
- Да-а…жалко…(шмыг-шмыг)…ду-у-у…
- Чего дукаешь? Кого жалко? Ничего не понимаю!
- Т-тебя-а… жалко...(шмыг)…приходил этот, как его…замерщик какой-то…мерял количество и качество…а-а-а…
- Какой замерщик?..
- Противный...
- И зачем он приходил?
- Он твою Книгу измерял, сколько и чего ты написала…Сказал, что плохо и мала-а-а-а… А-а-а!....
Дело в том, что Лун писала Историю. История должна была стать Книгой. И эту Книгу Лун хотела подарить всем-всем.
Лун не очень доверяла оценкам официальных господ, но таковы были правила: чтобы издать книгу, сначала нужно получить разрешительную печать. Лун досадливо поморщилась: она знала многих таких разрешителей, которые, будь их воля, они и солнце на небо без печати не выпустили бы!
Толстая Лун повернула зареванную Альхошкину мордашку к себе и чмокнула в мокрый нос.
– Перестань. Глупости какие. Любовь замерам не поддается, это тебе не осетрина… Подвинься-ка…
- Если он еще придет – поцарапаю! – Из-под спутавшейся челки сверкнули антрацитом мокрые глазищи. – Пусть только придет!..
- Ну вот, это уже лучше, уже больше на тебя похоже. - Лун отодвинула Альхошку от холодильника и открыла дверцу.
– Так, что у нас тут интересненького? Листья салата, двадцать два апельсина, сыр…Оп-па! Смотри-ка, что я нашла!.. Опоссум…надо же, прелесть какая… Откуда он тут? Хочешь опоссума?
- Кто-кто? – у Альхошки моментально высохли слезы и она живо поднырнула под руку Лун, заглядывая в холодильник. – Он живой, Лунцик, он совсем живой! Иди сюда…не бойся…Замёрз, бедненький…
Опоссум приоткрыл глаза и доверчиво посмотрел на Альхошку.
- Холодно. Кушать. Я красивый?
- Хм, почти… - Толстая Лун ласково почесала опоссуму брюшко и достала с полки цветную коробку. - Сейчас мы тебя украсим разноцветными пёрышками, тебе станет тепло и красиво …Вот так… Ну прямо не опоссум, а жар-птица! Летучий опоссум!
- Красивый. Летать.– довольно жмурился опоссум. - Кушать. Кушать. Люблю.
- С любовью у нас в Доме всё в порядке, - сообщила ему Альхошка, прикрепляя последнее перышко над ухом. – И с едой тоже, сейчас Лун тебя покормит.
Под потолком что-то тихо прошелестело.
- Это Эо. – Альхошка посмотрела наверх. – Она тоже любит. Лун, а как мы назовем этого чудесного опоссума? А где он будет спать? Если у него есть перья, то, значит, должно быть гнездо.
Толстая Лун огляделась и увидела каску, полную слез.
- Слезы мы высушим и сделаем из них бусы, - решила она. - Ничто не должно пропасть просто так.
Лун очень не любила, когда что-то пропадало.
- А из каски получится отличное гнездо!
- Не дамся!.. – раздраженно донеслось из каски .. – Ещё чего, не хватало мне новых ощущений! То стреляют по мне, то в меня плачут, а теперь еще и жить кого попало запустят!
- Пусть летает так, - вмешалась молчавшая до этого Ча. – Нельзя удержать ноту, которая еще не прозвучала.
Все уважительно замолчали, обдумывая слова Ча. Она проходила стажировку в Доме и готовилась стать настоящим магом. Ча говорила так, что возражать было непростительной глупостью.
А потом все пошли пить чай к Дедушке на чердак, потому что услышали, как он проснулся и уже стучал им в пол мудрым крылом. В каску они насыпали вкусных конфет, птицу-опоссума нарекли Иннокентием и Эо научила его летать, не задевая развешанных для просушки слез.
И вечер закончился весело и приятно, чтобы потом переродиться в утро, а потом опять стать вечером, потом снова – утром, - и так до самого детства.

Однажды случилось так, что в доме не было никого из терпеливых. Окно в гостиной осталось приоткрытым, оно выходило прямо в сад, проходило по мощеной красным кирпичом дорожке и дальше вырывалось на свободу, потому что исчезали рамы. Наверно, многим знакомо это ощущение исчезнувших рам. Бывает даже немного тревожно, когда знаешь, что вокруг свобода, а ты в самой середине. И никаких рам нет.
Большой стол в центре гостиной был завален собранными абрикосами, которые Толстая Лун собиралась перебрать на варенье. Недалеко, вернее, невысоко, летал прижившийся оперенный опоссум Иннокентий. Все в доме полюбили его, и наперебой украшали новыми красивыми перышками и кормили халвой. Перышки придавали опоссуму сходство с венценосным журавлем, и его стали называть Опоссум Венценосный, а ещё Опоссум Прекрасный, а иногда просто: О.Венценосный, против чего он совершенно не возражал, ему нравилось всё. От любви и халвы Иннокентий поправился и обленился, и Эо приходилось чуть ли не силой заставлять его летать по утрам, чтобы он окончательно не растолстел. «Мы, опоссумы, птицы гордые, - говорил он, - пока не покормишь – не полетим!».
Вот и сейчас он тихонько барражировал над столом, пытаясь придумать причину, по которой он - ну просто срочно! - должен отдохнуть. Внимание его привлек небольшой лист бумаги, почти не видный за абрикосовой косточкой, которую кто-то бросил прямо тут же, на столе, хотя Ча всегда всем говорила, что неаккуратность – это еще хуже, чем слепой червяк. Почему она приводила в пример червяка, да еще слепого, никто не знал, но втайне все подозревали, что бедный червяк ослеп как раз из-за своей неаккуратности.
- Эх, ну что за народ… бросили косточку прям на столе… да еще прям на листочек, который я хочу посмотреть…Эх, придется сесть… - Так, притворно бурча, но втайне радуясь найденной причине, Опоссум Прекрасный плюхнулся на стол и вытащил из-под косточки привлекший его внимание лист бумаги.
Это был Рисунок. Бледная печальная лошадь шла по туманной тропинке и тихонько пела. Заметив, что на нее смотрят, она запела еще печальнее.
- Шышвашы-кх!-шая? – Опоссум успел уже натолкать за щеки несколько абрикосов, а когда у тебя рот набит абрикосами, то тут не до дикции, в смысле хорошего произношения. Ну разве кто-нибудь когда-нибудь или хотя бы один раз видел диктора на телевидении с абрикосами во рту? Опасаясь, что Лошадь в Рисунке уйдет за край листа, он стал торопливо жевать, чтобы достойно поговорить с неожиданной гостьей.
- Ты настоящая? – повторил он свой вопрос, не забыв аккуратно сложить косточки в одну кучку, чтобы потом выбросить, как учила Ча.
Лошадь прервала свое пение и остановилась.
– Здравствуй, прекрасный незнакомец!
У Иннокентия зарделись перышки на ушах. Он-то, конечно, знал, что он прекрасен, но вот так прямо…вслух…
- О чем ты пела? А ты можешь выйти сюда? Здесь хорошо кормят! Ты сможешь жить с нами, я попрошу Лун! А куда ты идешь? – вопросы так и посыпались из опоссума. Они посыпались прямо на Рисунок, тому стало щекотно, и он попытался отодвинуться.
- Очень громко… Много слов… Слишком шумно… - Лошадь оглянулась на туман и печально задышала. –…Мне нужно допеть свою песню… Но ты такой добрый…Я расскажу тебе свою историю…
И тут, как водится, на самом интересном месте, сверху что-то капнуло. Неприятно говорить, но это был яд. Дедушка с Чердака иногда чересчур увлекался своей алхимией и капал не тем, чем собирался. Потом на чердаке что-то загудело, громко забулькало и гостиная стала наполняться едким дымом.
- Полундра! Спасаемся! – в комнату вихрем влетела Альхошка и, схватив в охапку опоссума, помчалась к Толстой Лун. Она успела спасти Рисунок с Печальной Лошадью и ее песней, а опоссум успел прихватить пригоршню абрикосов. Он даже успел собрать косточки и по пути закинул их в каску, потому что не мог простить каске неприветливой встречи и отказа быть его, опоссума, гнёздышком.
- За «кого попало» вот тебе и попало, - мстительно пропел он и врезался в косяк двери.
- Цирлих-манирлих! Цуген-бакен! – доносилось с чердака, где бушевал Чердачный Дедушка над своими опытами, и Лун кинулась открывать все окна и двери, чтобы не задохнуться в едком дыму, сочившемся сверху. Заодно она легонько шлёпнула опоссума, и вынесла каску на крыльцо.
- Взаимная обида - как ловушка в западне, - сказала Ча. – Но вода зальет огонь, а дерево выпьет воду.
- Диалектика, - подтвердила Толстая Лун и все пошли сажать абрикосовые косточки в землю.

В глубине сада, там где оставалось место до ограды, у Толстой Лук были грядки, на которых она выращивала разные вкусные вещи для своих салатов. Сама Лун называла их «ин-гри-ди-ен-та-ми», и это дополнительно придавало салатам очень тонкий, необычный вкус. Сейчас на грядках весело созревал душистый горошек.: кд! кд! чок! – лопались стручки и зеленые горошины выскакивали из них одна за другой. Обычно все собирались смотреть на это забавное зрелище, устраивали соревнования, кто больше горошинок поймает сразу в рот, и было очень весело.
Но сегодня никто этого не видел и не слышал, потому что все обитатели дома собрались в гостиной и слушали рассказ Печальной Лошади.

Рассказ Печальной Лошади

«Это было так давно, что вполне может быть правдой… Я жила в прекрасном мире, где на больших деревьях по утрам распускались розовые цветы, а к вечеру они меняли свой цвет на фиолетовый и начинали тихо звенеть, если их касались лунные лучи. В серебряных реках и в темно-синих озерах жили русалки. По берегам селились шагающие деревья, они вырастали за одну ночь и передвигались с места на место, поэтому каждое утро было новым и мы никогда не страдали от однообразия, подобно тем, кто каждый день видит из своего окна одно и тоже.
Целыми днями мы с моими подругами бегали по зеленым лугам, кто быстрее, и прыгали, доставая до облаков. Мы были легкими как воздух и стремительными как вода, мы не знали печали и жили долго-долго.
Но однажды прилетел ветер из другого мира. Он принес с собой запахи незнакомых трав и морей, и эти запахи были горькими горькими. Он пел песню на неведомом языке и был сильным и печальным. Я подружилась с этим ветром и подолгу слушала его рассказы о других мирах, и постепенно во мне поселилось желание увидеть их своими глазами. Подруги отговаривали меня, говорили, что это может быть опасным, но чем больше они убеждали меня остаться, тем сильнее становилось мое желание увидеть то, чего я никогда не видела. К тому же у меня была тайна, которую я никому не открывала: один раз в двенадцать дней мой ветер превращался в огненного коня, с гривой, пылающей как ночной костер, глаза его затмевали блеск звезд, а хвост напоминал поток раскаленной лавы. Я забиралась к нему спину и мы уносились в ночное небо… Это были незабываемые часы! Но он говорил мне, что скоро кончается время его пребывания здесь, в нашем мире, и он должен вернуться туда, откуда он прилетел.
- Возьми меня с собой! - просила я его.
- Нет, – отвечал он мне. – Ваш мир слишком мягкий и беззаботный. Вы не знаете трудностей, вы никогда не встречались со злом, и ты не сможешь жить в моем пылающем и жестком мире, ты не готова к этому.
- Что же мне делать? – Кажется, я уже начинала понимать, как выглядит печаль.
- Тебе нужно найти дорогу, - ответил мне мой возлюбленный. – Ты должна будешь пройти ее до конца одна, я не смогу тебе в этом помочь. Каждый проходит свой путь сам. Но знай, как бы трудно тебе ни пришлось на этом пути, - в конце его буду ждать тебя я. И, если решимость твоя по-прежнему крепка, то будет День Начала и дорога тебя найдет.
…И вот уже много дней, а, может быть, и лет, я иду по своей тропинке, от отчаяния к надежде, меняя рассветы и закаты, научаясь видеть добро и зло и отличать их друг от друга, радуясь счастью и печалясь горю.
Переплетень-трава опутывала мои ноги, непроглядный туман скрывал повороты, ночные призраки принимали облик моих родных и друзей, умоляя меня вернуться. Но там, в конце пути, ждет меня мой возлюбленный – Ветер. Нет мне дороги назад, и только бы жизни хватило …
…судьба с уменьем Крысолова,
на счастье или на беду,
играет мне на дудке снова,
и я иду, иду, иду…"
- пропела она в конце и зарыдала.


- О, сколько страдания в Вашей рассказе! - мечтательно прошептала Эо, легким облачком примостившись на спинку кресла. – Как это романтично – пережить Любовь и Одиночество…
- Любовь не переживешь, - сказала Лун, - это Любовь переживет нас! Поэтому лучше я пойду приготовлю ужин.
И, шлепая мягкими домашними тапочками, Лун пошла резать салат.
- Не знающие пути потому и называются «беспутными», - сказала Ча, и Чердачный Дедушка даже записал эти слова.
Больше никто ничего не сказал, и все стали ждать ужин.

Если бы Толстая Лун не была так озабочена приготовлением салата, если бы О.Венценосный не поленился сделать перед сном летную зарядку, если бы…
Ах, если бы! Если бы не эти вечные «если бы», то сколько непоправимого можно было бы поправить и сколько неотвратимого предотвратить!
А в саду, кажется, на самом деле происходило нечто непоправимое. Веселый и круглый зеленый горошек радостно созревал под солнцем и делал это так быстро, что даже не успевал считать свои горошинки. К тому же он самозабвенно пел песенку о самом себе. А когда поёшь о себе, то ничего больше не замечаешь. Нет ничего увлекательнее, как петь о себе.


Грядка, где веселился зеленый горошек, была сплошь заполнена муравьями. Он хватали маленькие нежные горошинки и тащили их за забор, туда, где было Неизвестное!
Маленький глупый горошек даже не сопротивлялся. Он весело пел свою песенку и не замечал, что его на грядке становится меньше и меньше.
Бригадой командовал один муравей, который был крупнее остальных. Он не произносил ни звука, ни слова, только молча шевелил длинными усиками, взмахами указывая направление, куда следует нести горошинки. Работа шла быстро, слаженно и в полном молчании, как будто орудовал спецназ..
- Не всё круглое - Колобок… – сказала в это время в гостиной Ча, которая всегда всё видела, хотя могла быть в это время нигде. Но в гостиную зашла Лун с большим подносом, на котором было очень много всего вкусного, и все обрадовались и не задумались над словами Ча.
Обрадовался даже Дедушка с Чердака, хотя он никогда не сидел вместе со всеми в гостиной, а разговаривал через телевизор или прямо через дырочку в потолке. А так как чердак всегда находится на самом верху дома, то для всех это была дырочка в потолке, а для Дедушки - в полу. Дедушка очень гордился этим, он любил когда что-то наоборот.
Все занялись ужином: и Альхошка, рисовавшая Песню, и облачная Эо, и Лун, и Ча, и Каска, и, конечно, Иннокентий Великолепный, Опоссум Венценосный, Прекрасный и Непобедимый!
Титул «Непобедимый» он добавил себе, подружившись в конце концов с Каской, ведь каждый знает, что хорошая, крепкая каска может уберечь от многих опасностей.
Так закончился этот вечер.

Утро на следующий день выдалось просто чудесным. Легкий солнечный лучик, проскакав по верхушкам абрикосовых деревьев, добрался до Дома, запрыгнул на подоконник чердачного окошка и проскользнул внутрь. Внутри было темно.
- Непорядок! – сказал лучик и принялся освещать всё, до чего мог дотянуться. Вот угол книжной полки, груда старых чемоданов и коробок, высохший фикус в деревянной кадке… А это что? Стол, заставленный пробирками, колбами разных форм и размеров, непонятные приборы, что-то булькающее в котелке на тигле… Лучик с любопытством перескакивал с одного на другое и вдруг наткнулся на прищуренный глаз Дедушки.
- Ой! Извините… - Лучик смутился и попятился обратно к окошку. – Простите, я не хотел Вам помешать…
Он с облегчением выбрался наружу и зацепился за нос дрейфующего мимо Иннокентия. Тот почесал лапой нос и, не открывая глаз, переместился в тень.
Опоссум Великолепный, а также Прекрасный и Венценосный - не спал, как могло бы показаться. Он просто немножко задумался. И в задумчивости своей не заметил, как ветерком его относило всё дальше от Дома и всё ближе к краю сада, за которым было Неизвестное. А ведь он был даже без своего друга Каски, а значит – совершенно беззащитен перед Неизвестным!
Как часто бывает так, что мы слишком задумываемся и остаемся без друга в нужную минуту! Поэтому, когда опоссум очутился на чужой территории, он был совсем один и никто-никто не знал об этом!
Он открыл глаза и увидел Очень Страшного Зверя.
«Наверно, это и есть Крысолов», - подумал Иннокентий, вспомнив песню Печальной Лошади, и сделал вид, что почти не боится. Иногда это помогает. Но сейчас не помогло, и ему было очень-очень страшно. И Ча, и Альхошка, и Каска – все-все – были очень далеко, и никто из них не догадывался, что их любимый и прекрасный опоссум может сгинуть.
«Да-да, я могу сгинуть, - горько думал опоссум, - даже Ча ничего не видит, потому что гладит утюгом свои бантики! А я один должен сражаться и бежать!»
Очень Страшный Зверь сидел на земле в окружении толпы муравьев и периодически открывал свою очень страшную пасть. Периодически – это когда: раз! – открыл! Два! – закрыл! Раз – открыл! Два! –закрыл! Кто занимался музыкой – тот знает.
И как только Зверь открывал пасть, туда бегом устремлялся муравей с горошиной в лапках и исчезал глубоко в животе Зверя. С точки зрения какого-нибудь ученого это представляло несомненный научный интерес, но наш опоссум не был ученым, он просто с ужасом видел, как бездонная пасть делается все ближе и ближе к нему. От неприятного предчувствия у него даже зашевелились перышки за ушками, так любовно уложенные сегодня нежными ручками Эо.
- Ах, вот оно в чем дело! – над оградой показалась голова рассерженной Лун, ей успел сообщить о неприятностях опоссума Лучик.
– Как Вам не стыдно – увести весь мой горошек! Не оставили ни одной горошинки, даже не поздоровавшись!
- Лун, Лунцик! Что там? – доносился взволнованный голосок Альхошки, - подними нас, нам ничего не видно!
Альхошке наконец удалось за что-то зацепиться и над оградой показалась ее лохматая головенка в Каске.
- Лун!!! – завопила она, - он хочет съесть нашего Опоссума! Каска, вперед! Уррраааа!!! Держите меня семеро!!!
Неизвестно, чем бы всё закончилось, но Ча успела догладить свои бантики. Она сразу всё поняла.
- Если камень бросить в воду, он утонет, - сказала она из Дома, - но круги на воде потом никто не сможет сосчитать.
И все ее услышали. И пригласили Очень Страшного Зверя к себе на чай. Когда он освободится от своих дел, конечно.

- Сегодня у нас будет гость, - сказала Лун, отмывая Альхошку после ее снов.
- Ну где ты опять бегала, смотри, какая чумазая! Неужели нельзя выбирать чистые, аккуратные сны?
- У меня сегодня был сон – ффрр! - про индейцев…Ай, мыло в глаза попало!.. Мы там пробирались через болото..ффрр.. а там было очень грязно… а нам нужно было поймать Злого Дракша…ой!.. потому что он детей украдывал…
- Не украдывал, а похищал, - машинально поправила ее Лун. - Ну, поймали?
- Аха… Только мы не стали его убивать, ведь убивать никого нельзя… даже замерщика, потому что он просто еще глупый… Лун, а бывают не ещё глупые, а уже глупые? Лун, а можно я не буду сегодня зубы чистить, что-то устала очень…
- Уже глупые тоже бывают, - вздохнула Толстая Лун, вспомнив о чем-то о своем. – А зубы надо чистить каждый день, не выдумывай!
Сначала, то есть когда было самое начало этой истории, и Альхошка ещё не нашлась, она была очень сердитой и молчаливой девочкой. А потом она нашлась. И, конечно, повеселела. Все радуются, когда находятся. Нет ничего печальнее, чем не найтись. Было это так.
Однажды Толстая Лун решила вымыть окно, которое выходило в сад.
…Потому что еще раньше у Толстой Лун не было дома, а было только окно в сад. Она очень любила смотреть в это окно на цветущие деревья и думать о том, каким станет дом, когда у него будут стены, крыша, лесенки и двери – словом всё, что должно быть у каждого дома.
И Дом очень старался стать таким, каким представляла его Лун. А когда в один прекрасный день над макушками абрикосовых деревьев возвысилась черепичная крыша готового дома и довольная Лун выкладывала красным кирпичом дорожку, у садовой калитки появился Дедушка со своим Чердаком и, конечно, Толстая Лун не смогла ему отказать в гостеприимстве. Так Дом обзавелся Чердаком и Дедушкой.
Итак, Толстая Лун решила вымыть окно.
И за яркой цветной шторой, закрывающей окно, обнаружилось черноглазое существо с растрёпанной челкой. После долгих уговоров существо разрешило себя умыть и оказалось маленькой глазастой девочкой. В одной руке девочка сжимала разноцветные фломастеры, а в другой у неё была небольшая коробочка.
- Что у тебя в коробочке? – спросила Толстая Лун, безуспешно пытаясь причесать ей челку.
- Ничего. Пока ничего, - ответила Альхошка, уворачиваясь от расчески. – А потом там будет спать Эо.
- Эо? Кто это?
Альхошка задумалась.
- Пока не знаю. Может быть, она сама скажет? Когда она узнает, что теперь у неё есть такая хорошенькая коробочка, то она прилетит спать, а потом проснется и всё расскажет.
Так и произошло. Эо оказалась эльфом. Нежное полупрозрачное создание с маленькими крылышками, застенчивая и очаровательная Эо – она действительно прилетела!
- Ах, я так долго не спала! – сказала она и проспала целых три дня и еще немножко.
- Развели тут детский сад, - недовольно бурчал Дедушка с Чердака. Он считал детей недоразумением природы.

- Так кто к нам придет? – осведомился Дедушка с Чердака. – Апчхи! Апчхи!
- Бучь ждороф, - сказала Альхошка через зубную щетку. – К нам придет наш страшный сосед, да, Лун?
- Да. Только он не страшный, а добрый, просто стеснительный, сказала Лун.
- А Дедушка начихал на свои опыты ! – радостно сообщила чистая Альхошка проснувшейся Лошади Юше.
Печальная Лошадь томно потянулась в своем Рисунке и зевнула. Она вообще-то уже не была такой печальной как сначала, но и веселиться пока не спешила. К тому же она была очень образованной и интеллигентной, знала много интересных слов, в своем путешествии она побывала в разных странах и мирах, а любовь делала ее иногда немного странной, как и вообще всех влюбленных.
- Сосед – это хорошо, - сказала Лошадь. – Мне кажется, что он вполне приличный молодой человек.
Лошадь почему-то всех называла или «молодой человек», или «мадемуазель», даже если это были опоссумы, дедушки, зеленые горошки или вообще не-сразу-разберешь-кто. Где, в каком из миров подцепила она эту чопорность, оставалось только гадать.
Ровно в одиннадцать часов зазвенел дверной колокольчик. В дверях появился…Очень Страшный Зверь! Опоссум Прекрасный даже вздрогнул, увидев его, но мужественно остался сидеть за столом. К тому же он сегодня был не один, здесь были все-все и никто, кажется, не боялся. Да и Очень Страшный Зверь сегодня выглядел вполне прилично, как говорит Лошадь, и как-то по-другому, ну, не очень страшно.
- Позвольте представиться – Пант*хг*Олин Меняющийся и Многоликий! – сказал гость и даже поклонился. – Ах-хг, как это замеч-чательно придумано! – воскликнул он дальше, увидев под потолком гирлянды из альхошкиных слезок. - Я потрясен!
И он немного потрясся.
Все переглянулись. Далеко не каждый, едва зайдя в незнакомый дом, способен сразу заметить чьи-то слезы.
- Прошу Вас, П..ант..хх… короче, уважаемый гость – прошу к столу! – вежливо произнесла Ча. – Будем пить чай!
И все налили себе чаю.
- Может быть, к чаю Вы предпочитаете зеленый горошек? – спросила Толстая Лун, которая была отходчива и никогда ни на кого не держала зла.
- Ага, и муравьев не забудьте подсыпать, - язвительно пробурчал Дедушка с Чердака, - за шиворот!
Вот он-то как раз был злопамятный
Альхошка попыталась разглядел шиворот у гостя, но не разглядела. «Наверно, он не у всех бывает, этот шиворот», - подумала она и ущипнула под столом О.Великолепного, который двумя лапами тянул к себе уже вторую вазочку с печеньем. Опоссум надулся, но быстро повеселел, стянув большой кусок торта с тарелки Эо. Эо все равно ничего не ела. Она была такой воздушной и прозрачной, что ее можно было спокойно сажать перед телевизором впереди себя, и все равно все было видно. И если бы она сейчас съела кусочек торта, то его можно было бы увидеть! А кому приятно, если все видят, что у тебя внутри?
За чаем разговорились, и гость, которого все сразу стали называть по-дружески Пантиком, рассказал им, что он просто притворился Очень Страшным Зверем, потому что сам испугался, когда через ограду к нему в сад спикировало неизвестное существо с закрытыми глазами, сверкая солнечным лучиком на носу. В молодости он много пережил, и даже служил одно время броненосцем, но оказался слишком мягким, и вышел на пенсию. Теперь пишет мемуары, иногда подрабатывает коммивояжером, - это комический дирижер, как быстро расшифровала Альхошка Иннокению. А муравьи – тут Пантик застеснялся немного и извинился – ему просто жизненно необходимы, ничего не поделаешь, натура. А вот горошек он может вернуть, если нужно!
- Нет-нет, - замахала руками Толстая Лун, - теперь уж лучше не надо его возвращать, что съедено, то съедено!
- Проглочено да не уплочено, - заметил Дедушка с Чердака, но так тихо, что его услышала только Ча и укоризненно посмотрела в дырочку на потолке.
Так в приятной беседе прошел целый день и все разошлись довольные друг другом, договорившись встречаться почаще.

Однажды Дедушка с Чердака был в хорошем настроении и через дырочку в чердачном полу плевал вниз, пытаясь попасть в Каску. Каске удалось несколько раз увернуться, но потом Дедушка все же попал и радостно завопил:
- Доннер-биттер, цигель-фигель! – обычно Дедушка был в депрессии, но сегодня депрессия отступила и поэтому он развлекался, как хотел.
Каска перекатывался с места на место, но увернуться удавалось не всегда и Каске стало обидно.
- Альхошка, мне это надоело! Все мной помыкают! То меня надевают на разные головы, то на мне катаются с горки! А если не наступят, то плюнут! Надо что-то менять в моей жизни!
- Давай я нарисую тебе ноги! – Альхошка была очень сообразительной девочкой. - А когда мы будем играть в атаку, и тебя нужно будет надеть на голову, ты просто подожмешь ноги и всё.
И Альхошка села рисовать Каске ноги. Через пять минут ноги были готовы.
- Ты что нарисовала?! – Возмущению Каски не было предела. - Зачем мне девчачьи ноги?! Нет ничего глупее, когда из-под каски сверкают голые коленки. Я ведь Каска, значит я солдат! Эх, вот что значит – девчонки, ничего в не понимают!
Альхошка не стала спорить, она быстро подумала и нарисовала Каске сапоги. Хорошие получились сапоги. Только почему-то одинаковые. На одну ногу.
- И как же я ходить буду? – растерянно спросил Каска. Тут надо сказать, что Каска оказался мальчиком, просто раньше никто не задумывался над этим, но сапоги всё расставили по своим местам. - Здесь два правых сапога! Значит, я все время буду идти направо?
- Ничего страшного, - Альхошка сложила фломастеры в коробочку. – Если посмотреться в зеркало, то правое станет левым. Пойдешь немножко направо, потом посмотришься в зеркало, ноги станут левыми и ты пойдешь налево… Потом опять направо. Так и иди. Чуть-чуть зигзагом получится, но это даже красиво!
Да, это была очень-очень сообразительная девочка.
И успокоенный Каска помчался хвастаться ногами своему другу Иннокентию, который давно уже дожидался его в саду. А Дедушка с Чердака теперь уж точно промахнется, потому что попасть в зигзаг практически невозможно!
- Если чего-то нет, это не значит, что оно есть, - сказала Ча, отходя от зеркала. – Как заяц весной, - добавила она, немного подумав.
Все немножко удивились, но потом занялись своими делами. Иногда Ча было очень трудно понять.

- Доброго утречка, дорогой Пантик! – окликнула Толстая Лун соседа, увидев его через ограду. – Как поживаете? Что-то на Вас лица нет, здоровы ли?
- Здравстхгвуйте, любезнейшая Лун, Вашими молитвами… - Пант*хг*Олин Меняющийся расправил плечи и попытался втянуть живот. Лун была ему симпатична. Но он был немного забывчивым, это бывает с теми, кто долго жил и имел хороший характер, поэтому, выйдя из дома, он забыл и лицо, и пиджак, и шляпу, и, действительно, никак не выглядел. Замечание Лун его смутило, но все лица были дома. – Не желаете ли зайхгти, соседка? Может быть, по стаканчику муравьинхгого сока? Хг...
Конечно, Лун согласилась, она была любопытна и, к тому же, Пантик ей тоже нравился, и она была не прочь подружиться с ним.
- Вот, пожалуйста, по этой дорожке…здесь у меня муравейнихг, не бойтесь… сюда, направо…Я очень рад, что Вы согласились зайхгти, у меня ведь здесь совсем немного знакомыхг, знаете ли… Не каждый согласится на знакомхгство с таким как я – старым отставником и чудилой…К тому же я из класса неполнозубыхг…
- Ну да, ну да… Когда я училась в школе, у нас весь класс был неполнозубый, возраст такой, - кивала головой Лун, перешагивая через дождевые лужицы. – Потом, конечно, выросли, многие обзавелись зубами, клыками…
- Вы уловили самую суть, дорохгая Лун, - Пантик деликатно втянул когти на передних лапах и поддержал Лун под локоток, - осторожно, здесьхг ступенька…
- У Вас очень красиво и чисто, - одобрительно сказала Лун, оглядывая дом. – А что это за цветы у Вас на подоконнике?
Пантик оживился, стеснительность его пропала, он даже забыл подтягивать живот, к тому же успел надеть лицо и чувствовал себя увереннее .
- Оооо, это замечательные и необычные цветы! Вот это – амфибрахгхий, а это – пиррихгхий.. А вот здесь, обратите внимание, - двусложный хгхорей с нулевой анакрузой, очень энерхгичныйхг цветок… Самое сложное – сохгхранить композиционно-семантическую переломность, подчеркнутую…э-э… ненавязчивой анафорой. Поливать приходиться специальным силлабо-тоническим раствором, его трудно достать, а удобрять хгхорошо хгиктами…
Толстая Лун заворожено слушала увлеченного и прекрасного в своем увлечении панголина. Он перебегал от одного растения к другому, глаза его светились и кто бы мог подумать, что он способен кого-то напугать!
Лун была покорена окончательно и бесповоротно. В таких случаях говорят: «Она пропала!»
- Ах, если бы Вы научили меня выращивать такие чудесные цветы!...- Лун даже пошевелила пальчиками на ногах от волнения. Она уже видела в мечтах свои грядки, украшенные пурпурным дактилем и сиреневым амфибрахием.
- Ахг, если бы мне хоть немного Вашего вкуснейхгшего хгорошка! – так же взволнованно ответил ей Пантик и пошуршал чешуей на хвосте. Это был очень воспитанный панголин.
- У лотоса тысяча лепестков, - донесся голос Ча, - и каждый из них виден солнцу. И только стебель в одиночестве уходит глубоко в воду.
И все задумались, пытаясь представить – насколько глубоко это может быть.
А Лун подарила Пантику самые отборные семена своего душистого горошка и они расстались вполне довольные друг другом.

С самого утра Чердачный дедушка был не в настроении. С чердака доносилось его недовольное бормотание, скрип половиц и звон падающих реторт и пробирок.
Вообще-то Чердачный Дедушка был не совсем плохим, и даже когда-то жил со всеми в Доме. Но долгие годы работы, потерянная любовь, и мелкие неприятности с погодой сделали свое дело, поэтому время от времени у него наступали периоды активной депрессии с научным уклоном. В такие периоды он перебирался жить на чердак, отгораживаясь от мира, обвиняя его в своих неудачах. Эти случалось всё чаще, периоды затворничества делались всё продолжительнее и, в конце концов, Дедушка окончательно обосновался на чердаке и стал Чердачным Дедушкой. Таких людей так и называют – чердачники.
Пока Дедушка на Чердаке чихал и бурчал, обдумывая в промежутках между чихами и бурчанием коварные планы, Печальная Бледная Лошадь в задумчивости ходила по тропинке в своем Рисунке, туда и обратно, туда и обратно. Ей очень нравилось в Доме Абрикосовых Цветов и пока не хотелось идти дальше. Она шла уже очень давно и долго, и успела даже сильно повзрослеть за это время. К тому же она очень устала.
«Ведь ничего не будет плохого в том, что я задержусь тут…Совсем ненадолго…» - размышляла она. – «Дорога длинна и неизвестна, и, конечно, я продолжу свой путь, потому что путь – моя судьба». – Эта мысль ей понравилась, и она решила обязательно отразить ее в следующей песне. – « Да, именно так: дорога – моя судьба, и в конце пути меня ждет мой любимый. Но, может быть, не зря на моем пути оказался этот Дом и его обитатели? Я могу помочь терпеливым и научить петь маленьких и быстрых… Может быть, я им нужна…».
Но тут страшная мысль неожиданно пришла ей в голову: «А вдруг это испытание моей стойкости и каждый день, проведенный здесь, еще больше удлиняет мою дорогу? Вдруг мой любимый меня не дождется?!» Лошадь поняла, что ей обязательно надо с кем-то поговорить по душам.
Поговорить по душам – это значит услышать то, что очень хочется услышать. Печальная Лошадь Юша проверила, на месте ли ее душа и, тихонько выбравшись из рисунка, пошла к Дедушке на Чердак. Она считала Дедушку неоднозначной личностью, к тому же ему было знакомо страдание, значит, он её поймет. Сама Юша была тонко чувствующей натурой и, если видела, что где-то тонко, то несла туда свою душу, чтобы спасти, помочь и обнадежить.
Она поднималась по чердачной лестнице и придумывала песню:

О чем говорили Юша и Дедушка с Чердака, никто не знает. Но на следующий день Печальная Лошадь целый день не выходила из своего Рисунка и пряталась в тумане, окружавшем тропинку. А Дедушка с Чердака тоже притих и только время от времени скрипел совестью.
«Нет ничего прочнее наших миражей», - подумала Ча в своей комнате. Ее никто не услышал, потому что она ничего не сказала вслух, но отчего-то на минутку всем стало немного грустно.

– самозабвенно пел Иннокентий, кружась над кустами. –Ай!..
Это Толстая Лун ухватила Опоссума Прекрасного за теплое пушистое ушко и притянула в себе.
- Это что еще за песня? Где ты слышал такие выражения? «Тянул срок…» Кто тебя научил?
- Это Дедушка придумал! – радостно ответил Иннокентий. – Он сказал, что еще много-много чего знает!
- Я в этом не сомневаюсь… - проворчала Толстая Лун и решила поговорить с Ча. Временами Дедушка с Чердака совсем от рук отбивался.
Для того, чтобы поговорить с Ча, не требовалась ее искать, она была везде и нигде. Но не подумайте, что ее никто никогда не видел, совсем нет. Просто она могла находиться в одном месте, а разговаривать совсем в другом, а слушать – еще где-нибудь в совсем третьем или двадцать четвертом. Она даже могла слушать ваши мысли или смотреть ваши сны, если, конечно, вы были не против. Ча была магом, еще не совсем взрослым и могущественным, но как ученица Светлых Магов подавала большие надежды.
Но в это раз, как нарочно, Ча уехала в магазин за новыми бантиками для себя и перышками для Иннокентия. Это было очень важное дело, и Толстая Лун решила не отвлекать Ча, а пойти и поговорить с Дедушкой самостоятельно, один на один.
Дедушка с Чердака сидел, завернувшись в свое крыло, как в плащ, и был похож на потомка Мефистофеля. На полу в полном беспорядке валялись рукописи, свитки, толстенные книги, а со стола из опрокинутой колбы на них капали густые перламутровые капли какого-то снадобья. Он хмуро посмотрел на Лун и отвернулся.
- Вы соображаете, чему ребенка учите? – Лун не так-то просто было сбить с толку хмурым взглядом – Он даже еще не все буквы знает, а Вы…
Она не договорила, потому что в углу под кучей старых пальто и одеял что-то завозилось, закашляло, и оттуда раздался хриплый голос:
- Братишка, ты обещал мне, что здесь будет ша, и никто сюда носа не сунет! – это относилось к Чердачному Дедушке.
Тот продолжал хмуро молчать. Зато открыла рот Лун!
- Кто это там?! А ну-ка, выходите сейчас же из наших вещей! Покажитесь, кто Вы такой!
И из темного-темного угла. Медленно-медленно. Показался чей-то острый нос с торчащими усами, потом – блестящие маленькие глазки, серые уши, тощий живот и, наконец, длинный-длинный-длинный хвост.
- Я Серый Крыс! – хрипло сказало это всё и откашлялось. – И мне не нравятся все ваши противные бантики, абрикосы и прочие сю-сю! Это я научил вашего пацана песне, и я вас всех научу еще петь и плясать под свою музыку!
- Вот именно, - довольно сказал Чердачный Дедушка. Он любил экстремальные ситуации.
- Так что мы наведем тут у вас порядок, - продолжал Серый Крыс, - поняла, толстуха?
Будь на месте Лун кто-нибудь другой, он потерял бы дар речи от такого нахальства, но, как известно, Лун не любила ничего терять, к тому же даром. И она, энергично подпрыгивая в своих тапочках, оглушила Серого Крыса, а заодно и Чердачного Дедушку сплошным потоком красноречия, в котором можно было разобрать такие слова, как «дискриминация», «депортация» и «девизуализация». Как раз перед этим она перечитывала Большой Словарь и остановилась на букве «Д».
Серый Крыс и Чердачный Дедушка даже растерялись от такого отпора. То есть даже не просто – растерялись, а растерялись на мелкие кусочки по всему чердаку!
- Что это было?.. – забегали по сторонам глазки Серого Крыса.
- Что? Где? - подпрыгивал отдельно длинный хвост.
- Ай! - пищало серое ухо, попав в перламутровую лужу.
- Ой! - вопило другое серое ухо, отброшенное обратно в кучу старья.
А Дедушка, растерянный и под стол, и за шкаф и еще куда-то, с досадой думал, что им не удалось справиться даже с одной Лун, а ведь на ее стороне еще будут все другие.
- Эх, зря я плевал в Каску!..- думал он, - его можно было приручить и взять в союзники, а теперь вряд ли это получится.
- Вот так и полежите, пока не осознаете всю свою девиантность, - довольная еще одним подвернувшимся словом на «д» и удовлетворенная одержанной победой, Толстая Лун пошла резать салат к ужину.
«Знание – сила!» - наверно, сказала бы Ча, если бы была не так занята. Конечно, она сказала бы это по-другому, но смысл, скорее всего, был бы такой.

- Как ты сочиняешь свои песни? – спросил однажды Опоссум Венценосный у Юши.
- О, очень просто, - ответила Юша, в глубине души польщенная тем, что кто-то проявил интерес к ее творчеству.
– Сначала нужно придумать слова, которые нужно сложить ровненькими строчками одинаковой длины. Четыре строчки составляют куплет. А последние слова у двух строчек должны звучать похоже, это называется рифмой. Вот, например, тропинка-спинка, кошка-дорожка, гроза-бирюза. Потом их можно красиво спеть и тогда получается песенка. Понятно? Если хочешь, давай попробуем. Я придумаю одну строчку, а ты – вторую.
- Давай! – обрадовался Иннокентий. Он очень хотел придумать песенку, чтобы похвастаться Лун и Каске.
Юша начала:
- Шел котёнок по тропинке…
- Нёс домой блоху на спинке!
– хихнул с чердака Дедушка, который всё слышал.
- Хм…Ну да, ну да…- согласилась Юша. – Только Вы, пожалуйста не подсказывайте, пусть Опоссум сам придумает. Давай, Иннокентий, продолжим:
- Следом шла большая кошка…
- И везла большую блошку!
– радостно закричал смышленый опоссум, запомнив Дедушкину подсказку.
-Ох…Хватит о блохах, - поморщилась Юша. У неё с блохами были личные счеты. - Давай попробуем что-нибудь более лирическое. И усложним задачу, теперь я придумаю сразу две строчки, и ты тоже две, чтобы у нас получился куплет. И она начала:
- Тихой-тихой звездной ночью
Из-за полога небес…
- Появился очень сочный
Вкусный жареный бифштекс!
– подхватил Опоссум Венценосный.
- Тонкий месяц зацепился
Острым рогом за холмы…, - сказала Юша.
- Я хочу, чтоб появился
Здесь большой кусок халвы!
– закатив глаза, быстро продолжил Иннокентий. Видимо, появление еды для него было самой высокой лирикой.
- Почему ты придумываешь только про еду? – удивилась Юша.
- А как же? – ответно удивился Венценосный. – Еда или есть, или её нет. Лучше, когда она есть. А если нет, то её надо быстро придумать!
- Не нужно ничего придумывать, пора ужинать, – позвала их Толстая Лун. – Еда уже на столе!
Так прошел первый поэтический урок Иннокентия. А вечером, после ужина, он устроился подремать в ногах у Альхошки и уже сквозь сон слушал колыбельную, которую Лун пела Альхошке на ночь.



И скоро все заснули.

Больше всего Толстая Лун любила вечерние часы, когда заканчивалось время домашних дел и начиналось время тихих дум. Угомонившись, спали быстрые и нетерпеливые, сосредоточившись в себе, молчали толстые словари, высыхали чайные чашки, и в доме наступала тишина. Но тишина не была пустой и безмолвной. Тихонько перешептывались стены, обсуждая события дня, посапывал во сне Опоссум Венценосный с кусочком халвы за щекой, бормотала Альхошка, - она опять бежала куда-то в своих снах; временами из комнаты Ча доносилось тонкое серебряное позванивание – это её волшебное зеркало было на страже добра и покоя, да шелестел крылом Дедушка на Чердаке.
Лун вслушивалась в звуки Дома, в шорох листьев в саду. Она слушала, как с глухим стуком падали на землю спелые абрикосы, а где-то высоко-высоко пели ночные звезды. И она садилась писать свою Историю. Толстая Лун писала с удовольствием, шевеля пальчиками ног и хрустя морковкой, и время от времени улыбка, появляющаяся на её лице, озаряла страницы будущей книги. Лун старалась начать с Начала, но каждый раз, когда она брала в руки перо, начало оказывалось другим, и она никак не могла понять, каким и когда было то, настоящее начало.
Может быть, начало было в тот день, когда маленький мальчик забрался на широкий подоконник и стал смотреть на бегущие облака в вечернем небе? В комнате было темно, а свет уличного фонаря напротив дома рисовал сказочные тени на стене комнаты. Тени передвигались, задевая книги и разбросанные игрушки, меняя их очертания, и в полумраке знакомой комнаты вдруг проступало Неизвестное…
Или начало было тогда, когда совсем в другом городе и другой стране, и не мальчик, а маленькая девочка однажды взяла в руки карандаши и на альбомном листе появились забавные человечки, веселые и серьезные, смешные и печальные? Девочка на минутку закрыла глаза, а когда открыла их, то на листе уже никого не было – все те, кого она нарисовала, потихоньку соскользнули с бумаги и стали жить прямо в доме, ведь то, что создано, обязательно должно стать живым.
А, может быть, начало было тогда, когда кто-то – ой! – из ВЗРОСЛЫХ решил поиграть в игрушки?! Такое тоже иногда бывает.
- В конце концов, - вздохнула Толстая Лун, - пусть у каждого, кто прочитает эту историю, будет свое начало, это будет справедливо.
- Сначала мы играем в игрушки, а потом игрушки начинают играть с нами, - мысленно согласилась с ней Ча, и Лун, в свою очередь, согласилась с согласием Ча.
Поэтому еще один день закончился в полном согласии.

Наступила осень.
Эо, глядя в окно на потемневший сад, так и сказала: «Наступила осень. Ах, как тяжело!..»
Опоссум Великолепный, чистивший в это время под окном у девочек свои перышки, услышал, как вздыхает Эо, и помчался к Каске.
- Там на Эо кто-то наступил, - встревоженно сообщил Иннокентий другу.– Очень тяжело наступил, - добавил он многозначительно.
- Ну и что? А я вот отступаю, видишь? – Каска пытался развернуть одну ногу в нужную сторону, но у него не очень это получалось.
- Придется занимать оборону, - вздохнул Каска и принялся рыть окопчик. – Помогай, чего стоишь?
- Но… А как же Эо? – растерялся О.Великолепный. С одной стороны, ему очень хотелось спасти от неведомой опасности Эо, мало ли кто мог наступить на нее, она такая маленькая и прозрачная! Её можно просто не заметить и очень легко обидеть. Нечаянно, конечно. А с другой стороны – он уже загорелся новой увлекательной игрой, ведь рыть окопчик – это так интересно!
- Так всегда бывает, - успокоил его Каска, - одни наступают, а другие отступают. – И потом, там же Ча, она всё видит, не бойся за Эо.
И друзья стали дружно рыть окопы в мягкой земле, прячась от воображаемых врагов.

А в это время в доме собрался Совет терпеливых. Толстая Лун и всевидящая Ча рассматривали испорченный Рисунок. Кто-то отгрыз у Рисунка целый кусок! И Печальная Лошадь, которая от этого стала еще печальнее, с обидой и недоумением говорила Ча:
- Как же я теперь пойду дальше?... Я не могу больше находиться в этом Рисунке, вы же видите, кто-то съел конец моей тропинки…Теперь у меня нет перспективы…
- Не расстраивайся так, Лошадюша, - Лун попеременно то выходила из тапочек, то заходила в них снова, что означало у нее высокую степень взволнованности и размышления. – Конечно, тебе придется на какое-то время выйти из Рисунка и пожить у нас. А потом Альхошка нарисует тебе другую тропинку, и ты сможешь продолжить свой путь. Если, конечно, захочешь.
Альхошка, прятавшаяся в это время за Большим Словарем, и сгорающая от любопытства, даже подпрыгнула от удовольствия и гордости. Да, да, она нарисует! Только интересно, что же такое - перспектива? Наверно, что-то очень ценное, раз Юша так расстроилась.
- Когда мы открываем одну дверь, то закрываем другую,- сказала Ча. – Ошибки – это наши пуговицы.
Толстая Лун согласно закивала головой, хотя, если честно, про пуговицы она не очень поняла.
А Печальная Лошадь Юша в глубине души даже обрадовалась тому, что у нее есть причина задержаться в Доме Абрикосовых Цветов. Как ни хотелось Юше быстрее пройти свой путь и встретиться с другом, но она очень нуждалась в отдыхе и она сказала:
- Спасибо…Но ведь это будет Другая Тропинка… Даже не знаю…Мне неудобно так долго злоупотреблять вашим гостеприимством… Впрочем, я рада и очень-очень благодарна вам, вы такие милые!
- А что мы будем делать с этими… растерянными? – Лун кивнула головой на Чердак, откуда вот уже второй день доносились чертыхания вперемежку с просьбами о помиловании.
-Ну, если они пообещают вести себя хорошо… - начала говорить Ча.
- Обещаем-обещаем! Мы будем тихими и аккуратными! - в два голоса сообщили сверху Чердачный Дедушка и Серый Крыс.
- Мы даже будем мыть руки, - добавил Крыс, но осекся, потому что Дедушка с Чердака ткнул его в бок и покрутил пальцем у виска.
Но, как бы там ни было, во время вечернего чаепития за столом уже сидели: Ча, Альхошка, Толстая Лун, О.Венценосный, Каска, повеселевшая лошадь Юша и Серый Крыс, у которого, правда, хитро-хитро блестели глазки, и поэтому он старался ни на кого не смотреть. Не было только, как всегда, Дедушки с Чердака, который сказал, что ему не к лицу менять привычки, к тому же – вот умора! – сослался на уборку, чем всех развеселил.
- Я думаю, что из нашего серого гостя всё-таки выйдет толк, - тихонько заметила Ча, склонившись в сторону Лун. Толстая Лун с сомнением покачала головой, а Иннокентий, услышав слова Ча, с любопытством стал разглядывать Серого Крыса, гадая кто такой Толк и, главное, как он выйдет из Серого Крыса.
После ужина он поделился новостью с Альхошкой. Альхошка вцепилась рукой в челку и быстро подумала.
- Я думаю, что где-то в Сером Крысе должна быть маленькая дверка, сказала она. – И этот самый Толк, о котором сказала Ча, должен быть тоже маленьким, большой внутри Крыса не поместится. Значит, это будет гномик! – решительно заключила она, и Иннокентий с восхищением посмотрел на умную Альхошку, а про себя решил, что теперь ни на шаг не отойдет от Серого Крыса, чтобы первым встретить гномика Толка.

- Мои ноги ходят по земле, а тело высохло, как у ящерицы, - шептал Дедушка с Чердака на ухо Серому Крысу. – Но внутри меня горит огонь и голова полна звездами…
- Ну, во-первых, твои ноги ходят по чердаку, а не по земле, а, во-вторых, в голове у тебя, скорее, дым и искры, - саркастически шептал ему в ответ Крыс. – Пока ты составляешь свой столетний коварный план, я займусь делом!
И Серый Крыс, пошарив в своем сундучке, достал оттуда коробочку с кнопками, клей, веревочку, прибор ночного видения, желтую краску и еще много других, такого же устрашающего вида, предметов. Подумав, он вдел в ухо большую круглую серьгу и повязал бандану (Крыс пиратствовал в юности и был немного франтом). После этого он - не подумав! - подхватил с дедушкиного стола колбу с перламутровой жидкостью.
- Ну, за удачу! – он одним махом опрокинул в рот содержимое колбы. – Эх, покрепче рому будет!
И выскользнул за дверь. А Дедушка так и остался сидеть с открытым ртом и протянутой рукой. Он-то знал что в колбе был недоваренный эликсир и последствий его применения он еще не изучил.
А тем временем в Доме Абрикосовых Цветов стали происходить странные вещи.
Началось с того, что Толстая Лун, проснувшись, как обычно сладко потянулась, пошевелила пальчиками ног, пересчитывая их, пробормотала утренний стишок и всунула ноги в любимые тапочки. Но не смогла сделать ни шагу! Лун озадачилась, потому что до этого тапочки всегда ее слушались. Пыхтя, она наклонилась и обнаружила, что тапочки приклеены к полу!
Пока она пыталась их оторвать, из гостиной донеслись оглушительные вопли «Ой! Ай!». Это Альхошка села на стул, усеянный колючими кнопками!
На плач Альхошки вылетел Иннокентий. Вернее, хотел вылететь, но в дверях была натянута веревка, а так как Опоссум Прекрасный обычно просыпался чуточку позже, чем взлетал, то он не заметил веревки и, споткнувшись в воздухе, кувыркнулся и шмякнулся прямо на Каску.
Каске показалось, что это прямое попадание вражеского снаряда и, с криком «Санитара на левый фланг!», стал зигзагом кружить по гостиной.
От всего этого бедлама проснулась Ча и посмотрела в свое волшебное зеркало, чтобы узнать, что происходит. Но – о, ужас! – ее зеркало было покрыто слоем отвратительной желтой краски!
Но самое страшное – пропала Эо.

Опечаленная Альхошка, испуганный Опоссум и встревоженные Лун, Каска и Ча обыскали весь Дом в поисках Эо. Они заглянули за все шторы, диваны и словари, обшарили все банки и коробочки, перетрясли одежду в шкафу, но Эо нигде не было.
- Может быть, она в саду? - С надеждой спросил Каска.
- А может быть, она пошла к Пантику? - сказала Альхошка.
- А вдруг тот, кто на нее наступил, до сих пор стоит на ней? – Опоссум Великолепный хватался за свои перышки и между делом клянчил у Лун такой же пластырь, каким у Альхошки были заклеены дырочки от кнопок.
- Пойду поищу ее в саду. – Толстая Лун наконец-таки очистила свои тапочки от клея и, оставив Ча, которая все еще оттирала краску с зеркала, пошла в сад.
Эо она не нашла, зато обнаружила окопчики, во множестве нарытые Каской и Опоссумом среди грядок. Сокрушенно покачав головой и поцокав языком, вот так: «Ц-ц-ц!», - Лун вышла за калитку и осмотрела горизонт.
Вдали, уменьшаясь в размерах, исчезала темная туча. Это она вчера висела над их домом, закрыв солнце, и из-за нее Эо подумала, что наступила осень. На самом деле осень должна наступить только 14–го фитибря, а до этого числа было еще много-много дней.
- Я полахгаю, что это был колдун Брамадрахг, - сказал незаметно подошедший Пантик. – Вот пройдохгха, никак не ухгомонится! Он сейчас коллекционирует эльфов, поэтому не исключено, что именно он утащил Эо.
- Что значит «коллекционирует?!» - Толстая Лун даже подпрыгнула в своих тапочках от возмущения. – И Вы так спокойно об этом говорите?! Эо надо спасать!
- Я, я пойду спасать! – нетерпеливая Альхошка, увязавшаяся, как обычно, за Лун, помчалась даже собирать рюкзачок.
- Что вы так переживаете? – сказал Пантик, глядя одним глазом на Лун, а другим за горизонт (он так мог), - ну, поколлекционирует немнохго и отпустит!
- Но откуда он узнал, что у нас есть Эо? – задумчиво спросила Лун.
- Я полахгаю, что ему кто-то сказал… - немного рассеянно ответил Пантик. Он держал на поводке большого муравья и учил его делать «стойку». – Хгавкать никак не хочет, - поделился он своими проблемами с Лун.
Но Толстой Лун сейчас был неинтересен не желающий гавкать муравей, хотя в другое время она с удовольствием бы обсудила это с Пантиком за стаканчиком сока. Поэтому, оставив соседа с его муравьем, Лун пошла обратно в дом, чтобы рассказать новость Ча и заодно кое-кого отругать за испорченные грядки.
- Брамадраг? Я когда-то знала одного колдуна с таким именем, он далеко не прост, - сказала Ча, отмывшая, наконец, свое волшебное зеркало. – Где-то на одном из бантиков у меня должен быть его адрес…
А на чердаке довольный Дедушка потирал руки и победоносно поглядывал на Серого Крыса, - мол, видал как надо? Это тебе не варенье медом намазывать!
«Тайна, покрытая мраком - это не халва во сне», - сказала Ча. И все тревожно переглянулись. А Ча добавила: «Но ключи нашего страха сторожит всего лишь чучело Пса...»
И все немного прибодрились.
А Лошадь Юша пошла писать песню о Пропавшей Эо.

Ча от рождения была очень аккуратной. Вот как родилась, так и стала аккуратной. А еще от рождения она была очень рассеянной. Как в ней совмещались такие противоположные качества – непонятно, и поэтому легкой ее жизнь уж никак было не назвать.
Ча искала бантик, на котором был записан адрес колдуна Брамадрага. Бантики она тоже любила с самого рождения. Бантики лежали у нее в больших коробках, в коробках среднего размера, в маленьких и совсем крохотных коробочках, в ящиках комода и в альбомах, то есть везде и много, другими словами – неизъяснимое множество. Вот в этом множестве и предстояло найти тот единственный бантик с адресом.
- Пойду помогу, - многозначительно сказал Серый Крыс и спустился с чердака.
- Смотри, только будь повежливее, - секретным шепотом закричал ему вслед Чердачный Дедушка и, путаясь в крыле, припал глазом к дырочке в полу, посмотреть, что будет.
Серый Крыс постучал и, услышав «Да-да!», зашел в комнату Ча.
- Здравствуйте, дорогая Ча, - вежливо сказал Серый Крыс, - позвольте…э-э… предложить Вам свои потуги, - вспомнил он очень хорошую фразу из книги «Этикет», которую в детстве тайком читал у своей бабушки и, приседая от избытка вежливости, зашел в комнату.
Ча удивилась. Ча обрадовалась. Ча была уверена, что любого злодея можно перевоспитать добротой. Ча верила в гуманные средства воспитания. Она от рождения была немного наивна.
И они стали перебирать бантики вместе. Серый Крыс хрипло щебетал о своем трудном детстве и тяжелых испытаниях совести, выпавших на его долю, о материальных лишениях и недостатке друзей и витаминов. Ча промакивала глаза кружевным платочком и всячески его утешала.
И, конечно, благодаря своим злодейским навыкам, Серый Крыс гораздо быстрее Ча нашел нужный бантик. Но он не подал виду, не подпрыгнул и не закричал «Эврика!», - напротив, он быстро запихал бантик за щеку и выскочил из комнаты, сделав вид, что ему срочно куда-то нужно. Ча немного удивилась такой поспешности, но деликатно промолчала.
А Серый Крыс, злодейски радуясь и торопясь, так радовался и торопился, что проглотил бантик. Бантик упал там у него внутри прямо в эликсир, который Крыс выпил у Дедушки на Чердаке.
Глазом, припавшим к дырочке, Чердачный Дедушка увидел нечто удивительное.
Из живота Серого Крыса раздалось трансформаторное гудение, глаза замигали красным и зеленым, а по хвосту побежала светящаяся бегущая строка из непонятных символов. Это так проявился адрес колдуна, который вступил во взаимодействие с недоваренным эликсиром внутри Серого Крыса.
- Ну как с таким контингентом работать?! – разозлился и зашипел Дедушка. – Ничего поручить нельзя!
И в изнеможении отпал ниц.
А «контингент» испуганно хватался за хвост, бил себя по животу и топтался на месте, не понимая, что происходит.
Около него собрались заинтересованные обитатели Дома.
- Это новый танец «Ча-ча-ча»! – восхищенно закричал Иннокентий и принялся летать вокруг Серого Крыса, подбадривая его хлопками и гиканьем.
- Все тайное становится явным, - сказала Ча, которая уже все поняла, но сердиться не стала. – Но виноват ли тот, кто невиновен?
А сердобольная Толстая Лун завернула Серого Крыса в большой клетчатый плед и отнесла в сад.
- Свежий воздух тебе поможет, – сказала она дрожащему от переживаний и гудения Крысу. – Танцор диско ты наш…
Она хмыкнула и пошла резать салат. Как говорится, колдун колдуном, а салат по распорядку.

Больше всех в этой истории переживали самые быстрые и нетерпеливые.
Альхошка металась по всему дому и поминутно приставала с вопросами и идеями то к Ча, то к Лун, то к Лошади Юше. Она бегала смотреть на завернутого в плед Серого Крыса, дергала за перышки Иннокентия и, подпрыгивая, пыталась заглянуть через дырочку на Чердак.
Каска из-за своего зигзагообразного способа передвижения не поспевал за Альхошкой. Тогда он остановился и стал мечтать.
Он представлял, как он, Каска Неустрашимый, во главе целого войска новеньких блестящих касок осаждает башню колдуна. Солнце отражается от тысяч и тысяч блестящих макушек, полощутся знамена, трубят боевые трубы – сдавайся, Черный Колдун! Тучи клубятся над башней, сверкают злые молнии, завывают в подвале башни привидения и кричат гоблины. Но не уходит войско Каски, осыпает Башню градом солнечных стрел и боевыми звуками, - сдавайся, Черный Колдун! Проходит день, другой, и Башня не выдерживает. Открывается высокая, обитая железом дверь, и дрожащий от страха старый вредный колдун выходит наружу. На лице его испуг и покорность, а в руках каравай. Понял колдун, что не устоять ему перед таким войском, что не победить никакой магией честность и отвагу и теперь хлебом-солью встречает он Каску Победонского и просит о снисхождении. А из всех окошек и бойниц башни вылетают бабочки и мотыльки. Нет, - это эльфы! Машут радужными прозрачными крылышками, поют и смеются, садятся на сверкающие железные макушки и разноцветным нежным ковром накрывают войско. А вот и счастливая Эо! Бледное личико сияет любовью и признательностью, легко подлетает она к Каске Неустрашимому и…
Каска в мечтах так стучал сапогами, что дремлющий с солнечным лучиком на носу Опоссум Великолепный вздохнул и отполз под другое дерево. Он только что наелся халвы и не собирался взлетать даже под мечты друга.
А в это время Дедушка с Чердака за закрытой наглухо чердачной дверью обдумывал ситуацию.
План, его великолепный план, - провалился! Хорошо еще, что он успел его подхватить, и план провалился не слишком глубоко. Тонко продуманная операция, начавшаяся с похищения этой глупой прозрачной девчонки, могла сорваться. И всё из-за этого недоучки-бандита Серого Крыса! Тоже мне, спецназ… Засветился в полном смысле этого слова, и адрес колдуна, так удачно выкраденный прямо из-под носа у Ча, теперь известен всем, а подозрение упало на него – Великого Темного Алхимика!
Дедушка вздыхал, рвал бороду и топтал крыло.
«Ладно, для начала надо все-таки вызволить напарника», - решил он.
Дедушка прилег к дырочке в полу и увидел Альхошку.
- Альхон-джон! Деточка-а! – ласковым гнусавым голосом запел он в дырочку. – Ваш дедушка хочет абрико-о-сы…
Вспотевшая от беготни Альхошка остановилась и задрала голову вверх.
- Аха… счас… - крикнула она и помчалась в сад за абрикосами. – Ты пока дверь открой!
- Каска, помоги! – она на бегу подхватила замечтавшегося Каску, насыпала его доверху абрикосами и побежала обратно.
- Дедушка, вот тебе абрикосы! – Она плюхнула каску с абрикосами прямо на колбы и фолианты.
- Ай, хорошая девочка! Ай, умница! – заворковал коварный дед. – Только здесь нет самого спелого, самого вкусного абрикоса…- и Чердачный Дедушка притворно опечалился.
- Деточка, посмотри в саду под пледом, я знаю, что он там должен лежать, - сказал он Альхошке. - Мне недолго уж осталось…уважь старика…. – Он даже зашмыгал носом.
- Ой… - встревожившись дедушкиным прогнозом, Альхошка пулей помчалась в сад, где лежал завернутый в плед Серый Крыс.
- Подвинься и отдай абрикос, - запыхавшаяся Альхошка попыталась сдвинуть тяжелый клетчатый сверток с места.
Серый Крыс сразу смекнул, в чем дело.
- Я не могу подвинуться, разверни меня, - зашептал он Альхошке.
Конечно же, никакого абрикоса не было ни под пледом, ни в пледе, ни рядом с пледом. А освобожденный Серый Крыс бегом ринулся на чердак и захлопнул дверь перед самым носом Альхошки.
- А Каска?! – завопила обманутая Альхошка. – Отдайте Каску!
- Хи-хи! Хе-хе… - донеслось из-за чердачной двери. – Был Каска – нет Каски. Швильтер-мильтер, деточка!
И Чердачный Дедушка довольно поставил в своем блокноте плюс.
«Разные буквы будут тянуть слово в разные стороны», - нахмурилась Ча. - Если только…»
Что «если только» она пока не знала. Она ведь не была еще полностью настоящим магом.

Толстая Лун поливала из большой садовой лейки готовую расцвести метафору, проросшую из тех семян, что подарил ей Пантик. Она только что накормила и успокоила ревущую Альхошку и уложила ее отдохнуть.
Метафора была хороша. Ее еще свернутые причудливые лепестки обещали быть не хуже, чем высказывания Ча, и Толстая Лун собиралась подарить этот цветок Ча на день рождения.
По красной кирпичной дорожке взад и вперед ходила Печальная Лошадь Юша и, любуясь цветами, сочиняла пес
…Ах, не топчите незабудки…
…в ночи мешает спящим свет…
…нам жить мешают предрассудки…
…нет, не так…
Долго в рисунке жила я напрасно,
Долго бродила не здесь и не тут…
… Ах, как сложно сказать новое!..
Лун краем уха слушала бормотание Юши, и этот край у нее даже немного нагрелся. «Хорошая будет песня» - подумала она и повернулась другим ухом для соблюдения температурного режима. Но вторым ухом она ничего не услышала. Лун взяла прутик и пощекотала себя в ухе. Но звука по-прежнему не было. Тогда она выглянула из-за кустов, чтобы посмотреть, почему молчит Юша, но и Юши не было! Лун успела увидеть только хвост, мелькнувший в открытой калитке, - волнистый, украшенный розовой ленточкой Юшин хвост. И ей показалось, что рядом был еще чей-то хвост, длинный-длинный-длинный и ничем не украшенный.
- Куда это она? – подумала Толстая Лун и вышла за калитку. На теплой пыльной земле отпечатались следы, уходящие в Неизвестное.
- Несомненно, белое может стать зеленым. Но тогда уж зеленое должно быть безупречно зеленым, – сказала Ча. – А это так трудно!
В ответ на это Толстая Лун покачала головой, словно сомневаясь, а Чердачный Дедушка немного встревожился, но поставил у себя в блокноте еще один плюс. Так он отмечал успешное исчезновение кого-либо из обитателей Дома. И, довольный, съел еще один абрикос из негодующего Каски.

А потом Дом Абрикосовых Цветов исчез…
Случилось это так.
С криками «Плюша пропала!» Альхошка с разбега тыкалась головой то в живот Толстой Лун, то в бантики Ча. От своей торопливости Альхошка зачастую не успевала даже проговаривать полностью слова. Поэтому Печальная Лошадь Юша у нее превратилась в Плюшу.
Опоссум Венценосный был огорчен происходящим не меньше других, но, так как он совсем недавно вылупился из холодильника и был самым маленьким, то помочь ничем не мог и поэтому отправился на поиски халвы. Халва его успокаивала.
- Пришло время выловить этот дирижабль, он меня раздражает, - противно ухмыляясь, Серый Крыс достал из своего злодейского сундучка спиннинг и закинул его в дырочку на полу чердака. Каска с ужасом смотрел на эти приготовления, но он не мог даже предупредить своего друга о грозящей опасности, потому что доверху был набит абрикосами и, к тому же, Серый Крыс отобрал у него сапоги! Каска горестно закрыл глаза и на макушке у него проступила ржавчина.
- Левее, левее заводи! – координировал действия Крыса Чердачный Дедушка. Тут надо сказать, что Чердачный Дедушка в глубине души страдал и мучался, потому что любил и Альхошку, и Опоссума, и Ча, но – дело есть дело! – и, страдая, Дедушка продолжал злодействовать.
- Есть! Подсёк! – и злорадствующий Серый Крыс втянул Опоссума Великолепного через дырочку на чердак. Иннокентий опомнился только тогда, когда Серый Крыс обдергал с него все его прекрасные перышки и стал запихивать в колбу, подставленную Чердачным Дедушкой. Опоссум заверещал что было мочи, но было поздно. Чердачный Дедушка плотно закрыл колбу и раскрыл свой блокнот.
Ча пришла в ужас. Все бантики на Ча встали дыбом. Ча было не до высказываний.
- Сейчас…сейчас, - кинулась он к своему волшебному зеркалу и стала набирать на кнопочках магическую комбинацию. – Сейчас я введу код…
Но рассеянная Ча ввела неверный код! Она перепутала порядок секретных цифр!
И Дом Абрикосовых Цветов исчез.
Когда на следующее утро заспанный Пантик, зевая, вышел в свой дворик, он так и остался стоять с открытым ртом. Дома соседей не было. Там не было НИЧЕГО.
Тихонько гавкнул муравей Бруцефал и завыл, задрав усики к небу.
А по пыльной дорожке, ведущей в Неизвестное, уходила Толстая Лун в крепко подвязанных тапочках. За спиной она несла рюкзачок с Альхошкой.
- Мы вернемся… Мы всех найдем и вернемся… - шептала Альхошка, свесившись из рюкзачка, и слезы, переполняющие черные озера ее глаз, стекали по чумазым щечкам и капали на теплую землю: кап, кап, кап-кап…

Каждое утро выходил Панголин на крыльцо своего домика и, надев лицо надежды, смотрел в ту сторону, где еще недавно стоял Дом Абрикосовых Цветов, сияла свежевымытая дорожка из красного кирпича, ветвился на грядках зеленый горошек, а в окне мелькало лицо Толстой Лун, занятой хозяйственными делами. Но Дома не было.
Не было ничего. Там было Пустое Место. Всё исчезло самым непостижимым образом, не осталось даже ни одного абрикосового дерева.
А было зеленое небо и синяя-синяя трава. На траве толстенькими белыми кучками лежали облака.
«Мир перевернулся», - вздыхал панголин, почесывая за ушами дрессированного муравья Бруцефала и закуривая трубку.
Никто не знает, где у муравьев уши и как за ними почесывать, поэтому трудно сказать, как это умудрялся делать Пант*хг*Олин Меняющийся и Многоликий, которого друзья называли просто Пантиком.
Попыхивая трубочкой, Пантик сидел на крылечке не просто так. Он усиленно думал. Не нравилось ему всё это, ох как не нравилось! Ни с того ни с сего исчезает целый дом, все его обитатели и абрикосовый сад вдобавок. По своему богатому жизненному опыту Пантик знал, что ничто не происходит просто так, без причин и последствий. Кто-то приложил к этому руку. И рука эта вызывала у Пантика тревогу. Чуяло его панголинское сердце, что не обошлось здесь без злой магии колдуна Брамадрага. Знал он Брамадрага с детства, они ходили в одну школу и играли в футбол, а вечерами во дворе пели, терзая гитару, «В нашу гавань заходили корабли…». Надо же, что как характер жизнь может испортить! Но, хоть и умен, и хитер был Брамадраг как рыжий степной кот, и девочку-эльфа он украл, ясное дело, да только не под силу ему целый Дом забрать. Нет, думал Пантик, что-то здесь не так!
- Ну, что делать будем, Бруцехгфал? – спросил он муравья.
Бруцефал завилял усиками и воинственно тявкнул.
- Ты думаешь?.. – Пантик пошуршал хвостом и с сомнением поглядел на зеленое небо.
«Зеленое должно быть безупречно зеленым», - вспомнил он слова Ча. А здесь чистейшую зелень пересекала темная широкая полоса с неровным краями, словно кто-то вспорол нежное небесное полотно тупым консервным ножом.
Пантик подошел поближе к небу, но, как ни всматривался в рваную полосу, ничего разглядеть не смог.
«Охг, не нравится мне всё это!» - в который раз подумал он, но найти объяснение происходящему пока не мог. А пока как следует чего-то не поймешь, то не следует ничего предпринимать, - это был жизненный принцип панголинов. У Бруцефала пока еще не было жизненного принципа, поэтому он возбужденно водил усами и разминал лапы, готовый выполнить приказ хозяина.
- Нет, дружохгк, мы останемся пока дома, - твердо сказал ему Пантик. – Ведь кто-то обязательно должен быть там, куда другие возвращаются. Иначе зачем возвращаться туда, где никого нет?
И, хозяйственно подхватив небольшое облачко с синей травы – для полива цветов, он пошел в дом, продолжать повседневную жизнь.

Опоссум открыл глаза и ничего не увидел. Он плотно сидел в тесной колбе, куда так безжалостно и злодейски затолкали его Серый Крыс и Чердачный Дедушка. Ладно, Крыс, он пришлый, - горько думал Иннокентий, - но Дедушка-то, Дедушка! Ведь свой, домашний, пусть зловредный, но свой!
Венценосный засопел от обиды и недоумения. Ну что за невезение, то в холодильнике томился, теперь в колбе, сплошные жизненные заточения! А ведь и жил-то всего ничего, практически только вылупиться успел! Из холодильника его извлекла Толстая Лун, может быть и сейчас она ему поможет? Иннокентий с надеждой покрутил головой. Нет, никого и ничего не видно.
Странная какая-то тьма, её и тьмой-то не назвать. Скорее, сумрак, как перед рассветом, когда уже не темно, но еще и не светло, и вокруг всё однотонно серо и расплывчато.
Опоссум Прекрасный покрутил опять головой, но так ничего и не разглядел. Дымчатый сумрак, окружающий его стеклянную маленькую тюрьму, местами темнел, словно кто-то невидимый загораживал собою рассеянный свет. Временами туманность просверкивала серебряными точками и тогда опоссум начинал отчаянно таращиться и вглядываться вглубь, но от этого только слезились глаза, а ясности не прибавлялось. Он пробовал кричать и звать на помощь, но его голос, едва пробившись сквозь стенки сосуда, тут же тонул в ватной глухой тишине.
Незаметно для себя он начал плакать, ведь он был еще маленьким и впервые оказался один и так далеко от всех. Он плакал до тех пор, пока его шкурка не намокла от слез, а отчаянье его стало таким горячим, что колба нагрелась.
А ведь всем известно, что мокрое и горячее – это совсем не то же самое, что холодное и сухое, это, братцы мои, совсем другие качества. И, благодаря этим качествам, мокрый как мышь опоссум неожиданно проскользнул через узкое и длинное горлышко колбы наружу. Он счастливо и испуганно икнул, и, обхватив теплую колбу лапками, огляделся.
Ни-че-го! Непонятно было даже, где верх или низ, и с какой стороны было лево или право. Только дымчатая невесомость и тишина. Стоп! Что это? Какой-то стук… Опоссум навострил ушки. Да-да, ему не послышалось! Откуда-то издалека явно доносился прерывистый тихий стук. Он воспрянул духом, значит он не один! Там кто-то есть, этот Кто-то стучит, и до него надо добраться. Но как перемещаться там, где нет пола и совершенно некуда поставить ноги?
Прекрасный и Неповторимый поерзал на колбе и от этого движения она тихонько наклонилась и заняла горизонтальное положение. Оп-па, значит все-таки она может двигаться! Он устроился поудобнее, закрыл глаза и, так как своего жизненного опыта у него практически не было, попытался представить, что бы могли придумать на его месте Каска или Альхошка. Уж они-то наверняка что-нибудь придумали, не говоря уже о Толстой Лун или мудрой Ча! А у него ничего не придумывалось, он только устал.
«Уф-фух!» - громко вздохнул Иннокентий от досады на самого себя и – чудо! – его вздох сдвинул колбу с места! Опоссум замер, может быть, ему это показалось? Ведь так трудно заметить движение, когда вокруг ничего нет. Он набрал побольше воздуха в себя и с силой выдохнул. Ура, получилось! Его стеклянная маленькая торпеда сдвинулась с места! Обрадованный опоссум развернулся на колбе, примерно определил направление, и, усердно фукая, погнал свою импровизированную ракету в ту сторону, откуда доносился стук. Увлекшись, он остановился только тогда, когда горлышко колбы звонко стукнулась обо что-то металлическое.
- Приехали, доннер биттер! – храбрясь, прошептал Опоссум, когда отдышался. Рядом не было никого из взрослых, а Дедушкины ругательства ему очень нравились, к тому же он, как и многие другие в его возрасте, думал, что ругательства помогут ему быстрее стать взрослым и сильным.
- Фюген-фюллер! – добавил он погромче, чтобы никто не сомневался в его храбрости. О, он чувствовал себя крутым парнем! Еще бы, он не растерялся, самостоятельно решил проблему и пересек эту странную туманность, не сбившись с курса. Он нашел, в конце концов, точку опоры! Может быть, ему стоит уже называться Иннокентием Архимедовичем? Надо будет с Лун посоветоваться. Кстати, что это за «точка опоры» , в которую он уперся? Иннокентий скосил глаза назад и увидел кончик сапога.
- Знакомый сапог, – пробормотал он. Он скосил глаза в другую сторону. Второй сапог. Абсолютно такой же.
Хм. Если есть сапоги, значит, здесь должен быть тот, кто их носит. И, кажется, он был даже знаком с тем, кто носил два абсолютно одинаковых сапога.
А Каска – конечно, это был он, – с некоторым испугом разглядывал мокрое, взъерошенное существо, распластавшееся на стеклянном пузыре. Существо мало напоминало пушистого, украшенного цветными перышками его друга Иннокентия, к тому же оно сидело к нему задом.
Ругается как Дедушка, а голос Иннокентия… Каска шевельнулся и абрикосовые косточки, наполнявшие его, перекатились с глухим стуком. Именно этот звук и слышал Опоссум все время.
- Каска!!!
- Инни!!!
Они закричали одновременно и кинулись друг другу в объятия.

- Значит, так, - сурово сказал Каска, когда утихли первые восторги от неожиданной встречи. – Я назначаю себя командиром, а ты будешь моим боевым подразделением. Обстановка такова: враг – неизвестен, видимость – минус ноль, то есть ни зги не видно…
- Чего не видно? – робко переспросил Опоссум, огорченно перебирая абрикосовые косточки, - ни одного целого абрикоса! - Что такое – зга?
- Вопрос несущественный! – отрезал Каска, не желая признаваться, что он сам этого не знает, и терять из-за этого авторитет. - Не видно – и всё! А раз ничего не видно, значит мы теперь – бойцы невидимого фронта.
«Наверно, когда зги не видно, то это и означает «згинуть», - подумал про себя опоссум, но Каска не дал ему додумать эту мысль.
- Рота, слушай мой приказ! Не шуметь. Не курить. Не отставать. Команды выполнять беспрекословно.
- Есть! Так точно! Рады стараться, ваше благородие! – бодро отчеканило его поднаторевшее в учениях подразделение в лице единственного бойца. – А как мы будем двигаться, товарищ командир?
Каска задумался.
- Да-а. Твой Боливар двоих не вынесет… Придется бросить эту банку.
Иннокентий немного обиделся за свой транспорт, но спорить не стал, и на всякий случай запомнил новое ругательное слово – «боливар».
- Значит, так. Рота, слушай мою мысль! У нас есть два сапога и четыре лапы. Это хорошо. Но их некуда ставить. Это плохо. Выход один: будем передвигаться, подталкивая друга в спину!
Опоссум восхищенно посмотрел на своего друга. С ним не пропадешь! Каска почти такой же умный как Ча, а он, Опоссум Венценосный, его лучший друг. Иннокентий гордо распушился и счастливо вздохнул. Что им какой-то дымчатый кисель!
И, высыпав абрикосовые косточки, друзья стали поочередно подталкивать друг друга в спину, надеясь, что это их куда-то приведет.
Но через некоторое время их посетили нешуточные сомнения.
- У меня такое подозрение, что мы не очень-то продвигаемся, - осторожно сообщил рядовой Иннокентий командиру Каске.
Каска перестал толкаться. Он уже давно сам понял, что его идея себя не оправдала.
- Привал, - коротко скомандовал он. – И не болтай, я буду думать.
Вокруг было тихо и сумрачно. Светящиеся точки мельтешили в дымчато-серой мути, у которой не просматривалось ни конца, ни края, и друзья немного приуныли.
- Каска, а как ты думаешь, куда мы попали вообще? Какой-то туман вокруг… и так тихо. Куда подевались Крыс и Дедушка? Где наш Дом? Где всё?!
- Еще не знаю, - честно признался Каска. - Сам не понимаю, ни на что это не похоже.
- Эх, фюген-фюллер! – затосковал Опоссум. – Неужели мы пропадем? Это в расцвете-то лет…
- Не разнюнивайся, - буркнул Каска. – Безвыходных положений не бывает, - добавил он не очень уверенно. – Давай думать. Если мы сюда каким-то образом попали, то другим образом должны отсюда и выпасть. Это называется диалектика, так говорит Лун. Помнишь, Юша рассказывала о Междумирье? Кажется, мы как раз в него и попали.
- Нет, не помню, - виновато сказал Опоссум. – Я как раз немножко заснул… А что она рассказывала?
- Существует много разных миров, - начал Каска. – Никто не знает, сколько их и большинство живет всю жизнь в одном своем мире, в котором родились, и могут ни разу не увидеть другого. А чтобы миры не мешали друг другу и не смешивались, их разделяет вот такое Междумирье – без цвета, без звука, без тяжести…ну, без всего. Маги называют его Сознанием Бога или Безмолвием. Юша говорила, что ее тропинка несколько раз прерывалась таким же вот необычным туманом.
- Даа…У Юши была тропинка! Иди себе и иди... А нам куда идти, у нас ведь нет тропинки? – перебил его Опоссум, который уже проголодался и от этого заскучал.
- Юша говорила, что в таком тумане и её тропинка становилось невидимой. Тогда она начинала сочинять песенку. И туда, куда падало каждое следующее слово, она ставила ногу. Так, по словам и строчкам, она и шла. Я еще тогда не поверил ей...
- Что же ты раньше молчал?! – обрадовался Иннокентий. –Давай скорее сочинять! Я умею, Юша меня научила!

А внизу на земле – или это было вверху на земле? – раскрыв от удивления рты, стояли Пантик с Бруцефалом. Сначала они услышали дробный перестук, это высыпались из прорехи в зеленом небе абрикосовые косточки, а потом, спустя какое-то время, оттуда же донеслась бравая песня:


- Я же хговорил! Я знал! - обрадованно скакал панголин, насколько панголины вообще умеют скакать, - Если что-то исчезаехгт в одном месте, оно обязательхгно должно появиться в друхгом! Бруцехгфал, собирайся, скоро понадобится твоя помощь! Хг!

Каждый Дом жив до тех пор, пока в нем кто-то живет. Будь то люди или эльфы, или опоссумы – не важно. Важно то, чтобы они были дружными и любящими, потому что дом и его обитатели связаны невидимыми, но очень прочными нитями.
Посмотрите на те дома, которые покинули жильцы. Заколочены окна, покосились двери, не идет из трубы дымок, заросла дикой травой дорожка к крыльцу. Печально и горестно вздыхает такой дом, проваливается его крыша и ветшают стены. Только тощие и мохнатые пауки радуются запустению, никто не гонит их метлой и они, мрачно ухмыляясь, заплетают всё своей паутиной.
Когда Толстая Лун, взяв с собой Альхошку, покинула Дом, Ча поняла, что пришло время обратиться за помощью к своим учителям, могучим магам Междумирья.
- Ты поступила правильно, Ученица Ча, - Седой Пин, возглавляющий Совет Светлых магов, обвел пронзительным взглядом членов Совета. Их было семеро. Каждый из них за свою жизнь должен был воспитать по семь учеников, и каждые семьсот лет один из учеников заступал на место уходящего члена Совета. Седой Пин возглавлял Совет уже второй раз, что было большой редкостью среди магов, так как бремя поддерживать Дыхание Бога требовало неимоверной ответственности и мужества, и редко кто отваживался второй раз, после очередного цикла возрождения и обучения, вернуться в Совет, тем более его возглавить. Поэтому Седой Пин пользовался безмерным уважением и восхищением среди Светлых магов, и его мнение обычно не оспаривалось.
- Я не сумела удержать Лун, мудрейший, - Ча огорченно склонила голову. – Толстая Лун не подвержена воздействию заклинаний, а слова были бессильны. Но…только она сможет вернуть Дом Абрикосовых Цветов и собрать его обитателей опять вместе.
- Ищущий может уйти. Не всякий ушедший может вернуться, - ответил Седой Пин. – Уход – это Испытание, не все его выдерживают. Нет слов бессильных, есть неумение наполнить их силой. Но, повторяю, ты поступила правильно, не задержав существо, которое ты называешь Лун.
- Тебе известны наши принципы, - продолжил он. - Мы не руководим поступками живущих в мирах, каждый сам выбирает свою дорогу. И обитатели Дома, где проходит твое обучение, сами совершили свои поступки.
- Во время перемещения Дома в капсулу Небытия нам пришлось…э-э… извлечь живых существ, еще находящихся в нем и таким образом предотвратить нежелательные последствия неверно набранного тобой кода, ученица Ча, - вступил в разговор Хэнниеинн, острые уши которого свидетельствовали о его принадлежности к эльфийской расе. - Тебе необходимо лучше контролировать взаимодействие разума и эмоций. Другими словами, нужно, чтобы ты ела пирожок, а не пирожок – тебя.
Ча опустила голову и только огромным усилием воли сдержала слезы. Нет. Нельзя плакать. Если она хочет быть сильным магом, то должна из ошибок извлекать опыт, а не слёзы.
- К сожалению, - продолжил Хэнниеинн, - между извлеченными существами не было энергетического единства и заклинание дало сбой, поэтому их не удалось удержать всех вместе. Двое из них оказались в Междумирье, существо с длинными хвостом перемещено на Начальное Побережье, а один выказал неожиданную прыть во время перемещения, и мы пока не можем определить его местонахождение.
- Это Чердачный Дедушка, - слегка улыбнулась Ча. – он самоучка и знаком с началами Элементарной магии. Надеюсь, с ним всё будет в порядке.
- Как тебе должно быть известно, наша основная задача – поддерживать равномерное Дыхание Бога, – Седой Пин снова вступил в разговор. – Мы следим за тем, чтобы как можно реже возникали критические ситуации, связанные с соприкосновением миров, и, по возможности, нейтрализуем их воздействие друг на друга, когда это всё же случается. Из истории нам известны случаи, когда последствия частичного взаимопроникновения были катастрофичны. Такое случилось, например, в пятом секторе периода Нунн, когда погибла цивилизация золотоглазых драконов с планеты Сиуи. Они были истреблены жителями мира Земли за непохожесть и только память о них сохранилась в виде преданий и мифов, и то со значительными искажениями. А что говорить о жителях мира Тамах? Считанные единицы их сохранились под видом домовых и леших, претерпев необратимые изменения психики. То же самое произошло с расой Слепорожденных, которые не выдержали нашествия метаболов из другого мира…Механизм регуляции Дыхания Бога слишком сложен и сейчас я не буду касаться его, придет время и тебе он станет известен.
Ча слушала, затаив дыхание. О, она обязательно станет настоящим магом, она приложит все свои силы, наступит день и она займет место в Совете!
- Но мы не имеем права влиять на поступки живых существ, - продолжил Седой Пин. – Всё живое самоценно, и любой поступок – судьба. Дом, судьбой которого ты сейчас озабочена, составляет единое целое со своими обитателями. Основное звено, как ты сама правильно определила – существо Лун. Для того, чтобы Дом Абрикосовых Цветов вернулся из Небытия, сама Лун должна вернуться в него. А она вернется только после того, как найдет всех, кто хочет быть найденным. И мы можем только ждать, что проявятся истинные мотивы поступков всех. Сколько углов может быть у треугольника? Очевидный ответ – три. Но не всегда очевидное – единственно верное.
«…А самым главным оказывается иногда самое невидимое», - мысленно продолжила Ча, глядя, как один за другим растворяются в воздухе члены Совета, а огромный мраморный лотос в центре зала смыкает свои каменные лепестки.
Оставшись в одиночестве, Ча достала небольшое зеркальце, которое всегда было с ней, и с надеждой стала вглядываться в его гладкую, как утреннее озеро, поверхность.

«Жизнь дала трещину. И я в неё провалился», - размышлял Серый Крыс, сидя на берегу океана, и в полной меланхолии швырял в волны разноцветные камешки.
Когда он был еще Младшим Корабельным Крысом на небольшом суденышке, он мечтал, как и многие, о настоящем плавании на больших океанских кораблях, о далеких путешествиях на необитаемые острова, об опасных и захватывающих приключениях, о глубоко зарытых и ждущих его кладах с несметными сокровищами. Он примерял на себя дедовы позолоченные усы и зачитывался бабушкиной книгой «Об этикете». «Месье, не соблаговолите ли Вы передать мне соус пармезан… Кес ке сэ, мадам…Как пройти в библиотеку…» и т.д. Он размахивал воображаемой саблей, целовал спасенную из лап чудовища принцессу и рубил направо-налево жутких морских и земных монстров.
Но грубая действительность жестоко и бесцеремонно обрывала его мечты, и юный Крыс все реже заглядывал в книги, мечтал всё короче, а постепенно приобретал навыки злодея и мошенника, поскольку именно таким и было его окружение. Вместе со старшими крысами он совершал набеги в чужие корабельные трюмы, забирался в портовые склады и опустошал городские погреба.
«Что не можешь утащить – сгрызи!» - учил его отец.
«Что не можешь сгрызть – утащи!» - советовала мамаша.
И он тащил и грыз, грыз и тащил, день за днем, год за годом. Он ввязывался во все драки, ругался как боцман, и всё реже и реже снились ему зеленые острова, прекрасные принцессы, томящиеся в золотых клетках, циклопы, клады и сокровища.
А потом судьба свела его с Трёхлапым Джо. Трёхлапый Джо, известный в крысиных кругах как матёрый разбойник, удирая с очередной тонущей шхуны, попал в щупальца чудовищного осьминога, всплывшего на шум из глубин океана. Из схватки Джо вышел победителем, но далось ему это практически ценой жизни. Он с трудом добрался до берега и там, умирающего, и нашел его Серый Крыс. Перед смертью Трехлапый Джо передал ему свой именной жетон, нацарапал записку и заставил поклясться, что передаст это всё лично в руки колдуна Брамадрага, живущего за одиннадцатью холмами в зловещей Черной Башне.
Так Серый Крыс и попал на службу к Брамадрагу. Серый Крыс был ловким, смышленым и успешно справлялся с поручениями колдуна, которые не были пока слишком сложными, то короткоухих жаб рассортировать по степени гадкости, то эльфов отловить на лугу, то стащить что-нибудь у зазевавшегося путешественника.
Но вот однажды Брамадраг вызвал Крыса к себе и доверительно поведал ему, что давно уже положил глаз на Дом Абрикосовых Цветов, который находится по ту сторону Одиннадцати Холмов.
Тут Серый Крыс осторожно покосился на колдуна, но оба глаза у того были на месте, то есть практически посередине лица, между крючковатым носом и мохнатыми бровями.
«Может быть, у него ещё один глаз есть, запасной, и он его время от времени кладет на что-нибудь… Кто их, колдунов, разберет», - подумал Серый Крыс и деликатно промолчал.
- Так вот, юноша, - продолжал Брамадраг, наливая себе мушиного молока, - давно хочется мне этот домишко в собственность приобрести. Загвоздочка в том, что заправляет там некая особа, Толстая Лун. Говорят, что она нечувствительна к магии, ни к черной, ни к белой, но я в это не верю. Кроме того, домик этот находится под негласной охраной Магов Междумирья и там проходит стажировку их ученица, что может создать дополнительные хлопоты для меня. Мелочь, которая там под ногами путается, серьезных проблем не представляет, сам разберешься. А вот на чердаке у них, хе-хе, живет замечательный чердачник. Он тут как-то наведывался ко мне, всё рецепты выспрашивал да заклинаниями интересовался. Обещал я ему со временем помочь, не бесплатно, конечно, вот время и подошло. Так что, ты свяжись с ним, дела вместе вести будете. Задача в том, чтобы извести весь тамошний народец, чтобы освободился этот домик! – Колдун даже ногой топнул в нетерпении. – Да не тяните! А главное, чтобы эта толстуха ушла, иначе не получится ничего.
- Ладно, шеф! – ухмыльнулся Серый Крыс, - всё будет ша! Можешь не волноваться.
- Отныне ты мое доверительное подставное лицо, не подведи! А уж я в долгу не останусь, или золотом осыплю, или в червяка превращу!- захихикал Брамадраг, потирая костлявые волосатые руки – а было их ровным счетом четыре – и, приподняв полу мантии, отбил чечетку четырьмя ногами.
Крыс невольно поежился. Сколько уже служил он колдуну, а привыкнуть всё никак не мог, уж больно страшный был колдун.
Вот так Серый Крыс оказался на чердаке Дома, где и обнаружила его Толстая Лун.
А колдун, после ухода Серого Крыса, ещё долго кружил по своей башне, приплясывая и напевая.

А Серый Крыс сидел на берегу океана, швырял камешки в зеленые волны и напевал песенку Серых Разбойников.

Итак, Серый Крыс сидел на берегу океана и швырял камешки в зеленые волны. Он не понимал, как он в одночасье оказался один на этом берегу, куда подевался чердак, и где вообще сам Чердачный Дедушка?
Всё ведь шло чудесным образом. Крысу не составило особого труда выманить из дома Печальную Лошадь Юшу. Когда Чердачный Дедушка пересказал ему ее историю, у Серого Крыса быстро созрел план. Он всего лишь сказал этой романтической глупышке, что за дальним холмом он видел какого-то странного коня. Конь был огненным, с пылающей гривой и золотыми глазами. Юша даже не дослушала его, так и сорвалась с места, прервав на полуслове свою глупую песенку, даже не сказала никому ни слова! Откуда только прыть взялась, Крыс ухмыльнулся, пусть побегает, это тебе не по нарисованной тропинке гулять!
С мелкой прозрачной девчонкой тоже проблем не было. Подстерег её вечером в саду с сачком и хоп! – в конверт, и заказным письмом прямо к Брамадрагу! Тут, правда, чуть было не провалилось дело, когда Ча кинулась адрес колдуна искать, но в результате всё обошлось, да еще удалось и Каску прихватить, благодаря хитроумию Чердачного Деда.
С любителем халвы пришлось повозиться, но и тот в конце концов на удочку попался, выловил его Крыс как карася в пруду. А уж как смешно было смотреть на этого недоросля, когда ему перышки пооборвали, да, общипанного, в колбу затолкали, вот смеху было!
Серый Крыс хорошо помнил, как они с Дедушкой ударили по рукам и уселись за столом, и Чердачный Дедушка начал что-то говорить. На этом понимание Крыса заканчивалось, потому что он больше ничего не помнил.
«Может быть, я опять эликсиру какого-нибудь хватанул?» - подумал Серый Крыс. - «Или я сплю, и нужно только проснуться…»
Но время шло и ничего не менялось. Шумел океан, сновали мелкие шустрые крабы, не обращая внимания на Крыса, и плыли над пустынным берегом облака. День клонился к закату. Клонился-клонился и, наконец, уперся верхним краем в светящуюся линию горизонта. Горизонт вспыхнул, зашипел и погас. Наступила ночь.
Незаметно для себя Серый Крыс задремал.
«Просыпайся, Серый Крыс! Пришла пора пробудиться!» - слышал он сквозь сон. – «Ты променял свет звёзд на огни портовых кабаков. Ты соблазнился легкой воровской жизнью, но это не жизнь, а трата времени. Ты не открыл ни одного острова, не спас ни одной принцессы! Хватит протирать хвост по дешевым кабакам и пыльным чердакам! Ты променял океан желаний на мелкий вонючий пруд, ты позоришь наши фамильные усы! И ты связался с этим проходимцем – с Брамадрагом!»
Тут Серый Крыс проснулся. Нет, это не сон, этот голос он не спутал бы ни с одним голосом в мире – это был голос его бабушки, Большой Белой Крысы. Точно, вот и она сама! Его собственная родная и любимая бабушка, почившая без малого одиннадцать лет назад, примостилась на валуне и невозмутимо прихлебывала кофе из большой глиняной кружки. Эту кружку с изображением танцующего котенка Серый Крыс собственноручно разбил в детстве, за что получил от бабки сполна. А теперь и кружка цела, и бабушка жива! Крыс с размаху хлопнул себя по лбу, но наваждение не исчезло.
- Сильнее, дорогуша, сильнее хлопай, да я ещё добавлю! – проворчала Белая, - может, мозги на место и встанут. Если, конечно, их тебе колдун мышиным пометом не подменил!
Серый Крыс радостно засмеялся и кинулся обнять свою ворчливую бабушку, но проскочил насквозь и шлепнулся на песок.
- Ты не настоящая…Не живая… - огорченно уставился он на Бабку. – Тебя все-таки нет!.. И он чуть не зарыдал от обиды и разочарования.
- Что значит – нет?! – Большая Белая Крыса со вкусом хлебнула из кружки. – Навсегда помирают только пустозвоны и недоумки. А приличные умные крысы сохраняют себя для будущего, просто временно переходят в другую форму существования… чтобы внуки руками не хватали, - добавила она.
-А дед, Золотоусый Крыс? Он с тобой? Он ведь тоже…эээ…живой? – с надеждой спросил Серый.
- Да, конечно. Только я его не застала, - вздохнула Большая Белая. – Твой дед, кошак его побери, останется верен себе в любых формах существования, тот еще авантюрист! Прослышал он, что Светлые Маги Междумирья подыскивают кандидатуру для воплощения, и дед твой, конечно, помчался по мирам, испытания проходить. Чем маги не шутят, вдруг да повезет ему, выбьется в Вечные… Так что мы еще встретимся, времени у нас с ним впереди много!
- А у меня? У меня – сколько времени? – тревожно спросил Серый Крыс.
- А вот это от тебя только и зависит, - сердито ответила ему бабка. – Сапоги можно сунуть в печку, но пирожками они от этого не станут! Я тебе всё сказала, а ты думай.
И Большая Белая стала расплываться, таять и скоро там, где она только что прихлебывала свой кофе из кружки, осталась только темень.
Серый Крыс зажмурился и резко открыл глаза. Никого. Лишь на песке возле большого валуна расплывалось пятно от пролитого кофе и валялись черепки разбитой глиняной кружки. Серый Крыс тщательно собрал черепки и, сам не понимая для чего, сложил их в карман. Бабкины слова не выходили у него из головы. Крыс еще толком не знал, что ему делать, но твердо решил, что всё это не зря и делать что-то надо. А главное – нужно жить как-то не так... Как жить, он еще не знал, но появилась надежда, что когда-нибудь и у него тоже буду Золотые Усы.